– - Вот счастье-то людям! Да они одуреют от радости!
И, забыв, что очень часто доставлял моему приятелю сплетни об Феклуше, он принялся выхвалять ее мне на чем свет стоит.
Меня самого поразило спокойствие, с каким выслушали старички Зябликовы мое предложение. Или они знали решение своей дочери? Но этому противоречило их удивление, когда была призвана она и они услышали отказ ее.
Итак, я вторично выслушал отказ.
– - Что делать, батюшка, не судьба нам с вами породниться! Благодарим за честь! -- сказал Зябликов, пожимая мне руку.
Старушка, казалось, так была удивлена отказом своей дочери, что не нашлась мне ничего сказать, как только, вздохнув, тяжело произнесла:
– - На все воля божья!
Феклуша удалилась тотчас, как объявила свое решение. Я побрел в сад, чтоб проститься с ним навсегда. В одной из его аллей меня догнала Федосья, бухнулась мне в ноги и от волнения и слез могла только повторять:
– - Господи! Господи!
Я велел ей встать.
– - Спасибо, спасибо! Теперь ее не посмеют обижать,-- вытирая слезы и улыбаясь в то же время, сказала Федосья и стала ловить мою руку, чтоб поцеловать.
Защищаясь от этого выражения радости, я сказал:
– - Да твоя барышня не хочет, чтоб я был ее мужем, она мне отказала.
Федосья вздрогнула и как ошеломленная вытаращила на меня свои глаза. Я продолжал нетвердым голосом:
– - Скажи своей барышне, что я более не увижу ее, но всегда буду помнить об ней. Скажи…
Я был еще тогда молод, господа, и потому очень извинительно, что не мог продолжать говорить, слезы мне помешали.
Федосья вытерла передником пот, выступивший на рябом и побледневшем лице, и глухим голосом спросила меня:
– - Так-таки и сказала: не хочу замуж?..
Я кивнул головой.
Федосья злобно усмехнулась и, с упреком смотря на меня, произнесла сквозь зубы:
– - Знать, повернули ей все сердце злые языки!
И она низко поклонилась мне, пошла по аллее, плача и бранясь в одно и то же время…
В этот же день я расстался с моим приятелем. Из гостиницы П*** я написал Зябликовым письмо, в которое вложил другое -- к Феклуше. Черновое к старикам я нарочно оставил в номере на столе. В нем я сожалел, что не мог породниться с ними, получа отказ от их дочери, и порядочно обругал всех их соседей, распускавших сплетни. Потом я узнал, что мое письмо ходило по рукам в губернии, но все-таки не спасло Феклушу от злословия; ее отказ приписали бог знает каким нелепостям.
Года через три я уже забыл не только о существовании моего приятеля, но даже редко вспоминал и о Феклуше, которую оценил еще более, когда оставил ее. Я должен сознаться, что чувствовал теперь большую благодарность за ее отказ. Какой я семьянин, когда хандрю страшно оттого, если поживу с годок на одном месте, и без ужаса не могу себе вообразить детского писка и суетливости в комнатах.