Отделавшись от жениха с невестой, вампиры взбирались по лестнице, сетуя что не прихватили с собой веревку и альпеншток, а потом спешили в Парадную Залу, к столам, прогибавшимся от подносов с колбасой и чаш с пуншем. Напитки, само собой, были приготовлены по особому рецепту, и плавали в них отнюдь не дольки апельсина. Колбаса тоже расходилась на ура, хотя заметно было, что большинство вампиров смотрят на этот фуршет как на преддверие серьезной трапезы. Граф и его дочка интересовали их куда больше. Но рядом с графом появился Леонард Штайнберг, который весь вечер ходил за будущим тестем, будто пришитый невидимыми нитками к его бархатному, совсем уж старомодному камзолу.
Утолив аппетит, разыгравшийся во время долгой поездки, вампиры приступили к более интеллектуальным развлечениям. Те, кто постарше и посолидней, разошлись по углам, где предусмотрительный граф фон Лютценземмерн — сам в последний раз бывавший на балу лет 40 назад — расставил ломберные столики. Игроки кричали, спорили и лезли в драку, когда кто-то жульничал с помощью телепатии или превращался в нетопыря чтобы подсмотреть чужие карты из-за спины. А какие ставки были в этих играх лучше и не думать.
Молодежь и старики побойчее затеяли танцы. Почти час они настраивали клавесин, который Эвике загодя расстроила для пущего антуража, и еще столько же разрабатывали программу на вечер. Нашлись среди гостей экземпляры, которые овампирились когда в моде еще были хороводы, поэтому они громче всех ратовали за что-нибудь неспешное. Полонез казался им слишком быстрым, кадриль — верхом безвкусицы, ну а вальс так вообще групповой порнографией. Ко всеобщей радости, на них цыкнул Виктор, который вернулся в Парадную Залу чтобы открыть бал.
— Ma cherie, позволь пригласить тебя на первый танец, — элегантно кланяясь, обратился он к невесте.
— Смотря что за танец. Я только вальс умею.
— И это все? Неужели учителя танцев у тебя тоже не было?
— Увы мне, — послышался меланхолический вздох. — Ни танцам, ни языкам, ни наукам — ничему меня не обучали. А все потому, что папенька жлоб. Над каждым грошом трясется.
Во время ее исповеди Штайнберг, по пятам ходивший за сиятельным зятем, побагровел, затрясся от злобы и недвусмысленно потер себе шею ребром ладони. Эвике томно ему улыбнулась.
— Ну, герр Штайнберг, что же вы так оплошали? — упрекнул его Виктор.
— Так не в коня корм, — ответил фабрикант, посылая псевдо-дочери испепеляющий взгляд. — Сами видите, моя девочка совсем недалекая. Чтобы не сказать полная дура.
— Это я в дедушку, — вздохнув, призналась Эвике. — Знаешь, Виктор, у моей маменьки все родственники сумасшедшие, по лечебницам сидят. А вот папенькина родня все больше каторжане. Ты, кстати, проверь карманы, а то вдруг папенька что-нибудь у тебя стащил. Он у нас такой, вороватый.