— Умоляю, давайте поговорим! — попытался перекричать их Леонард, не забывая махать платком, как будто стоял на причале. — Мы ведь п-представители одного вида.
— Ага, только ты — атавизм, — какой-то интеллектуал ввернул мудреное словцо. Остроту приняли на ура.
— Оставьте их в покое, — попросил Леонард, но совсем безнадежным тоном, и лицо его скривилось в жалкую гримасу.
— Еще чего! — выкрикнула белокурая вампирша в лихо заломленном цилиндре. Для нее между словами «человек» и «пища» давным-давно стоял знак равенства.
— Вы тоже когда-то были людьми, — прошептал Леонард, — Вспомните… свое детство.
Вперед выступил Готье, при виде которого юный вампир отшатнулся. Ему почудилось, будто его коленные чашечки внезапно испарились, и ноги вот-вот подогнутся от страха. Всласть налюбовавшись реакцией Леонарда, Готье сплюнул сквозь зубы, попав ему аккурат на ботинок.
— Кому приятно вспоминать, как он копошился на полу и пачкал пеленки, — скривился Готье, пропуская через пальцы сальные пряди волос. — Теперь мы высшая форма жизни. А ножик ты брось, — подмигнул он Леонарду, — чего доброго, порежешь мизинец и разревешься, как тогда.
— Я не ревел, — всколыхнулся Штайнберг-младший, покрепче вцепляясь в рукоять меча. Остальные снова прыснули.
— Дамы, у кого-нибудь есть нашатырь? — фыркая, поинтересовался Готье. — У нашего Леонарда опять начинаются пароксизмы.
— Прекратите!
Он замахнулся мечом, но так неуклюже, что едва не воткнул его в землю за спиной. Не прекращая хохотать, Готье даже не подлетел, а как будто перетек поближе к Леонарду, левой рукой сжал его запястье, правой вышиб рукоять меча из ослабевших пальцев, и на ходу крепко ударил его локтем по носу. Кровь не брызнула — в его теле почти не осталось крови — но юноша, зажимая нос, осел на пыльную площадь.
— У-тю-тю, какие мы храбрые! — склонился над ним вампир, так что черные кудри мазнули Леонарда по лбу. — А где ты был, когда твой отец звал на помощь?
Пока они разговаривали, двое вампиров слетали на окраину села и вернулись, держа на вытянутых руках Штайнберга. Его голова моталась из стороны в сторону, а лицо было неподвижным, как у статуи… пролежавшей в земле несколько сотен лет. На лбу и щеках пятнами ржавчины темнели рубцы. Расстегнутый фрак свисал клочьями, надетая навыпуск рубашка топорщилась, потому что пуговицы были продеты не в те петли. Герр Штайнберг, помешанный на благопристойности, сам бы так неопрятно никогда не оделся.
— Что вы с ним сделали? — взвизгнул Леонард. Он дернулся подняться, но сумел лишь протянуть к отцу руки. Не церемонясь, вампиры швырнули Штайнберга оземь.