– От этого так просто не отмоешься, – сказал посуровевший сообразно моменту капитан Белорыбов. – Двадцать пять лет расстрела тебе, и то мало.
Дебил дебила видит издалека. Я в Белорыбове почувствовал под тонким налетом цивилизации полный котел бреда.
– С вытащенными из пазов руками и вы не помоетесь, – пытаюсь унять опричника.
А в ответ опять жлобство. Менты сделали мне «ваньку-встаньку» с помощью тычков в живот и по почкам. Эта грубость мне еще с армии известна, именно так «деды» развлекали «черепов». Но в армии-то я со своим персональным мучителем быстро договорился и за битье понарошку передавал ему, подавляя музыку в животе, всю сухую колбасу, импортированную из дома… впрочем, ее и так бы отняли.
Но Белорыбова колбасой не смягчишь, он тверд, как тот стержень, что завершил карьеру физика Веселкина.
А видеозаписи с моим алиби капитан просто стер. Попробуй в такой неакадемической обстановке заикнись про слизь и чешуйку в пакетике – его менты выбpосили при обыске в мусорное ведро. Да они ж заставят меня сожрать этот пакет вместе с остальными помоями.
В камере СИЗО людей хватало, но двое держались особняком. Я и мой опекун – здоровенный жлоб-уголовник. Это был своего рода ассистент Белорыбова. С помощью ассистента мне предстояло рассказать, как я загасил светильник отечественного разума, товарища Веселкина. Стараться и придумывать не надо было, всю пьесу уже сочинил драматург Белорыбов. Оставалось только отыграть свою роль, но под протокол.
Но я, конечно, совсем не хотел играть роль, прописанную мне назойливым драматургом. И пытался противостоять нажиму ассистента. Однако рука у него в два раза шире моей; морда и брюхо чувствительны к битью, как мешок с картошкой; стрелять по нему, естественно, нечем, разве что кровавой соплей. А убежать от него внутри камеры смогла бы только черепаха из апории пресловутого Зенона (его бы на мое место).
Попрощался я с тремя зубами, двумя клочьями волос, телесным цветом лица, пострадали и другие члены тела. Уже через несколько дней я нуждался не в косметическом ремонте. Целых деталей в организме становилось все меньше и меньше.
Кстати, и укусы, которые остались от тех чертовых мух, нарывали по страшному.
Еще одна незапланированная неприятность настигала меня, когда опекун уже выдавал трели на нарах. Кошмар кошмаров. Будто внутри меня растет-разрастается червяк и сосет, сосет, и уже высовывается из моих глаз и ушей. Я в этом сне еще пытаюсь познакомится с девушкой, а червяк вдруг как вылезет…
Как-то утром меня поволокли на допрос, а я уже так перепсиховал, что был готов взорваться. По-джентльменски выражаясь, попробовать внезапно Белорыбова нокаутировать, а по-рабоче-крестьянски – дать ему по соплям, чтоб не скоро встал. Пусть станет хуже, но роль будет не чужая, а моя.