— Да, надо, — согласилась она. — Ты не забыл, кстати, что я русского языка не знаю?
— Нет, не забыл.
— Я понемножку учить его начала, несколько фраз пока. Такая у нас будет официальная версия.
— Хорошо, — кивнул я решительно. — Буду учить со всей строгостью, как в техасских школах!
Я уже успел, к удивлению своему, узнать, что школы на территории Техаса практикуют битьё учеников по мягкому месту неким деревянным веслом. Впрочем, в Техасе и в Старом Свете во многих школах это практикуется, а уж когда здесь проповедники стали определять законы, то такая практика стала обычной. Будут дети — отдам в школу подальше от Техаса.
— Я тебе дам «строгость», — зевнув, пригрозила Бонита. — Забыл, как я стреляю?
— Да уж, забудешь такое. Ладно, пойду. Ты со мной?
— Иди, я не хочу, — отмахнулась она. — Лучше здесь подожду.
Я поднялся от костра и пошёл к грузовику, в кузове которого сидели связанный пленный и охранявший его мужчина с АКМ.
— Пить ему давали? — спросил я у охранника.
— Давали, — кивнул тот. — А кормить не стали — обойдётся.
Я сел на боковую скамейку, посмотрел на пленного внимательно. На вид — классический мелкий уголовник с немелкими отсидками. Из тех, что успевают за ворота тюремные выйти, чемодан на вокзале украсть и обратно сесть. Руки как синяки, на пальцах «перстни» ещё с малолетки. На худой груди, видной через распахнутый ворот «камка», тоже всё было покрыто синими разводами «партаков». Тот ещё гусь, в общем.
— Ну рассказывай, как ты, кто ты, что ты? — предложил ему я.
— С чего это? — притворно-равнодушно спросил он.
— А мне интересно, — усмехнулся я, — что ты за тварь такая.
— Душу, что ли, излить предлагаешь?
— Мне до твоей души как до дохлой крысы, — вполне честно ответил я. — Просто рассказывай.
— А мне что, за этого типа скидка будет? — Впервые в его голосе проскочил какой-то интерес.
— Пожалуй, что и будет, — кивнул я. — Насчёт жизни не обсуждается, тут ты по-любому в пролёте, но можно обсуждать, как проживёшь оставшееся время — тихо и мирно или плохо и больно.
— Куда везёте? — проглотив слюну, спросил пленный. На его худой шее дёрнулся кадык.
— В Аламо. Там допросят, потом — к судье, — не стал я ничего придумывать.
— И как тут судьи? — Снова какой-то интерес.
Не проникся товарищ ещё местными реалиями — чувствуется, что и вправду на что-то рассчитывает. Это он зря: тут другие правила, особенно если с поличным взяли.
— Нормально, — показал я ему большой палец. — Подумает и изречёт: «Вы будете повешены за шею и провисите на верёвке до тех пор, пока не наступит смерть». Потом вывезут из города, выберут дерево, петлю перебросят, к фаркопу машины верёвку привяжут и подтянут тебя повыше. Потом падальщикам бросят.