— Послушай! Извини. Давай просто поедем и все. Так же быстрей. — Тут мне в голову пришел замечательный аргумент. — И траки, если что, не достанут.
Он обернулся и посмотрел на меня с затаенным интересом. Лицо загорелое, неподвижное. Да еще этот раздвоенный фаустовский подбородок, перечеркнутый шрамом. Нож или бритва, факт. Навидался я резаных-колотых, огнестрельных и термических. Не эксперт, конечно, хотя где-то рядом. Очень и очень близко. Просто в силу опыта. Есть веши — ох! — вспоминать не хочется. Да я и не вспоминаю. Если удается. Хотя одна картинка меня долго преследовала в кошмарах. Один деятель… Пусть будет ресторатором, теперь уже все равно. В своем заведении готовил рыбу, фаршированную мясом. Посетители млели — вкус совершенно изумительный. В меру перца, чуть корицы, уникальное обслуживание — зал на четыре столика. Хозяин, он же шеф-повар, обслуживает каждого лично. Никаких официанток, только помощник, подносивший напитки и менявший приборы. Тот еще сукин сын оказался.
Так этот шеф, не хочу даже имени его вспоминать, сначала начинку из своей тещи готовил, гад. Прудик с сомами у него прямо на территории, четыре двадцать на пять ноль пять метров. Сомики тоже мясом вскормлены. Чуть протухшим. Как на дрожжах росли. Желающие, кстати, могли выловить к столу лично. И ловили. М-мдень. Потом в ход пошел тесть. Потом… Как сестру жены называют? Золовка? Не помню. Утерял я исторические корни. Женушка тогда и стукнула. И струхнула, полагаю. Сколько веревочке не виться, а кончик чувствуется.
Скажу как на духу. Я за время своей службы черта лысого повидал. И лохматого, и бритого, и с рогами, и какого хочешь. Но этот гастроном как-то надолго выбил меня из колеи. Я три дня пил, пока силы не оставили. А меня-то всего-то по поводу сомов, то есть живой природы пригласили. Так, дескать, дежурный выезд. Типа прогулки. Вот так бывает.
К чему вспомнил? Не скажу, не знаю. Просто вспомнилось, и все.
— Садись-садись, — улыбнулся я. — Прокатимся.
И он сел. С сомнениями, пыхтеньями и всей возможной неловкостью. Вообще то, как местные усаживались ко мне, нужно отдельно описывать. Каждый на свой манер, но все одинаково неловко. И, главное, хватаются сразу за все, за что можно и за что нежелательно. Этот, можно сказать, половчей остальных оказался. Но при этом больше всех выглядел испуганным. Копье я пристроил между нами наконечником назад.
— Ну поехали, — проговорил я, подготавливая его к началу движения. И тронулся потихоньку.
Видели б вы его глаза! О-о, что это были за глаза. Распахнутые на пол-лица, полные страха и отчаяния, даже боли. Я понял, что быстрее, чем бегом, он никогда не передвигался. Поэтому я не стал идти больше сорока. Да и то, для него эти сорок, как для меня двести, да еще когда не ты за рулем…