"Вратами северных стран" оказалась невзрачная таможенная крепостица не берегу одного из рукавов Дельты Нила. В обычной для порта сутолоке, в толпах матросов, чиновников, купцов можно было разглядеть и киренских наемников в медных доспехах, и жрецов-исиаков в леопардовых шкурах, заклинателей змей, парасхитов, чернобородых греков в белых одеждах, и финикийских мореходов в коротких юбках. Египет чувствовался во всем: в возгласах водоносов и призывных криках сандальщиков, в согнутых спинах прачек-мужчин, стирающих на берегу Нила, в сладковатом аромате свежих лепешек из семян лотоса, в расписных пилонах храма, в знойном дыхании пустынь, сдавивших узкую долину с обеих сторон.
Астарт лихо врезался в гущу лодок, унирем, парусных галер, ткнувшись резной физиономией патека на носу суденышка в осклизлый причал под гвалт разноязычной ругани кормчих, треск бортов и весел. Тотчас, словно в сказке о чудовищах-невидимках, возникла фигура таможенного чиновника в традиционном парике.
— Кто, откуда, зачем? — выпалил он на трех языках.
— Достопочтенный, скажи что-нибудь на языке, которым тебя снабдили боги. Страсть, как соскучился по родному слову, — попросил Ахтой, завязывая свой знаменитый мешок.
— Египтянин?
— Конечно!
— И ты знаешься с этими… с погаными? — чиновник покосился на Ларит. — Гм… платите въездную пошлину, а также пошлину за право торговли с правоверными и пошлину на право торговли с неверными.
— Мы не торговать, — возразил Астарт, — у нас нет товаров. Мы посетим Мемфис, чтобы поклониться гробнице Имхотепа, и покинем Египет. Мы спешим в Иберию.
— Мои уши не хотят ничего слышать.
Получив несколько медных слитков, чиновник черкнул что-то на счетной доске, сунул ее под мышку и побежал к следующему судну.
По причалу бродил увешанный лентами глашатай. Он бил в тимпан и кричал, перекрывая все звуки гавани:
— Номарх Иму-Хента, властитель Бубастиса, князь, хранитель печати, единственный семер, великий в должности, высокий в чине, стоящий во главе людей нома, губернатор "Врат северных стран", могущественный вельможа Схотепигор объявляет всем врачам, врачевателям и лекарям, прибывшим из других стран: кто излечит от дурной болезни красавицу наложницу, будет радоваться жизни до конца дней своих…
У Ахтоя загорелись глаза. "Сами боги толкают испытать мое открытие!"