Солдаты в панике карабкались на скалы, и жрец в леопардовой шкуре был впереди.
"Как страшен мир, как страшен человек…" — Ахтой закрыл лицо руками.
Финикиец подошел к нему, еле волоча ноги.
— Брось убиваться, опальный жрец, — прошипел он со злостью Сета, Мота и всех демонов преисподней, — вот твоя проклятая истина, бери же, она мне не нужна.
— О чем ты, безумец?
— Ты искал истину, на которой держится мир. Я нашел ее, когда сидел в воде. Вот она: чтобы выжить, твори зло. Чтобы быть счастливым, сделай несчастным ближнего! Чтобы достичь своей мечты, убей мечту другого. В проклятом мире должны быть проклятые истины. Ты не рад? Где твое блаженство? Ведь свершилась цель твоей жизни!..
— Нет, Астарт, это истина шакалов, а не людей. Она мне тоже не нужна.
"Привет, могучий Тир, хитрый Тир, продажный Тир! Я люблю тебя, мой Тир, моя беспощадная родина. Люблю твои стены, увитые плющом, люблю шум базаров и гаваней, люблю матросские драки и песни, люблю завывание базарных пророков и торгашей, люблю и вас, лысоголовые жрецы, убийцы всего прекрасного! Я люблю тебя целиком, Великий Тир, со всеми твоими дворцами и кучами навоза. Прими в свое пьяное чрево блудного сына…"
Астарт стоял на крепостной стене и, раскрыв объятья, вдыхал ветер с моря, напоенный брызгами прибоя и запахами соли, водорослей, древесной смолы. В гавани разгружались сотни кораблей. По гнущимся, стонущим сходням бегали потные рабы с тюками, бочками, корзинами… У самых крепостных стен, в шапках грязной пены и прибойного мусора, сражались плоты тирских мальчуганов. Здесь ковалась слава тирских мореходов. Много поколений известных всему миру кормчих породила эта мелководная лужа. Она же когда-то определила и жизненный путь Астарта.
Среди яркой бушующей толпы возвышались всадники на рослых конях и Киликии — воины патрицианского ополчения. В него набились только отпрыски могущественных семейств, родовой знати Тира. То и дело над морем голов и корзин проплывал роскошный паланкин какого-нибудь сановника-кораблевладельца, настоятеля храма или хозяина заморских факторий. Тут же на пристанях начинался крупнейший в Средиземноморье базар. Впрочем, весь Тир — сплошной базар. В любом закоулке столицы в любое время дня заключались умопомрачительные по масштабам сделки, продавалось и покупалось все — от людей до пуговиц. Каждый житель столицы, да и всей державы в целом, был купцом. Каждый из кожи лез, чтобы утвердиться на рынке и смять конкурента. И все — от нищего, собирающего подаяние у храмов, до царя Итобаала — держали нос по ветру, улавливая малейшее изменение в рыночных делах.