Лусиус Фелтон был из тех джентльменов, которых никогда не поймаешь за приглаживанием волос перед зеркалом в прихожей. С точки зрения Женевьевы, критике в нем можно было подвергнуть только его внушительные размеры, которые, на ее взгляд, были даже несколько устрашающими, а еще его глаза с тяжелыми веками и вечно каким-то неопределенным выражением. Считает ли он ее красивой? Ничто на это не указывало. Женевьева выпила свой херес с опрометчивой несдержанностью, обещая себе, что Фелтон обязательно поцелует ее в карете, даже если ей придется приказать ему это сделать.
Несмотря на столь решительные мысли, как только Женевьева оказалась в карете, она поймала себя на том, что усердно рассматривает свои золотые туфельки (сшитые по самой последней моде и слегка открывающие пальцы ног). Ей с большим трудом удалось набраться храбрости и просто посмотреть на Фелтона. Он был одет в шафранового цвета пальто, с изысканной точностью облегающее тело. Фелтон выглядел очень, ну очень недоступным.
- У вас новая трость? - наконец спросила Женевьева, в отчаянии пытаясь сказать хоть что-то.
- Сделана Биттлмейром, - ответил он, приподнимая ее и давая Женевьеве возможность рассмотреть ее получше. Женевьева тупо уставилась на трость. Что же ей сказать такого, что заставит его сесть рядом с нею? Или самой броситься к нему подобно, одной из петард мистера Конгрива[5]? Вероятнее всего, он загородится тростью, и она, отскочив, рухнет на пол.
- Никогда раньше не обращала внимания на эту круглую ручку, - пробормотала она. - Зачем она под вашим сиденьем? Что она открывает?
- Там находится коробка с ликером, - объяснил Фелтон.
- О, могу я посмотреть?! - воскликнула Женевьева, сжимая руки и надеясь, что такой энтузиазм с ее стороны не отпугнет его.
- Конечно.
Фелтон привстал с присущим ему изяществом, поднял со своего места подушку и вынул из ящика коробку красного дерева.
- Сядьте рядом со мной, - сказала Женевьева с обольстительной, как она надеялась, улыбкой.
Он повиновался без комментариев, открыв при этом коробку, в которой находились две бутылки и два бокала, уложенные на красный бархат.
- Могу ли я предложить вам бокал канарского вина[6]?
- О, конечно! - отозвалась Женевьева.
Теперь, когда он сел рядом с нею, она испугалась еще больше. И все же... одна его близость заставила дрожать ее колени. Настолько он был прекрасен. Ни один волос не выбился из его прически, все, во что он был одет, было самого высшего качества. Он посмотрел на нее сбоку из-под густых ресниц, и Женевьева почувствовала, что краснеет.