– И что?! – спросил я.
Ну, это было примерно так: «Кто тут против меня?» Ваня промолчал.
– Папа, – звонко, особенно для такого времени суток, произнесла Маша, – Ваня сказал, что…
– Подожди, Маша, я сам скажу, – вздохнул Ваня. – Я сказал…
Он замолчал. Ему было трудно повторить это. Я уже, честно говоря, не очень-то и хотел это услышать. Если он так долго готовился, то это, очевидно, требовало особого мужества, а значит, еще больше мужества требовалось, чтобы услышать то, что он собирался сказать.
– Я сказал… – повторил Ваня. – Я сказал: «Маша, от папы исходит зло».
– А ты что, Маша? – пробормотал я.
Я был убит просто. Раздавлен. Я думал только об одном: за что?
– А я ничего, – сказала Маша. – Ты же вошел.
– Ваня, – спросил я, – это все, что ты сказал?
Он помолчал, потом добавил:
– Нет, не все.
– А что еще?
– Он сказал… – осторожно начала Маша.
– Я сказал: «Надо что-то делать», – быстро пробормотал Ваня.
Ну, хоть в этом я почти не ошибся.
Я вышел из их комнаты.
Потом я как-то бесцельно бродил по квартире и слышал, как наверху открываются и закрываются какие-то двери. И какое-то кряхтенье я слышал. Я знал, что происходит: Ваня, празднуя свою победу, перебирается из детской в ванную, в свое оборудованное временное жилище, в свой шалаш, и ложится в свою походную постель.
Я не мешал ему. Я так и не поднялся больше наверх. Мне хватило того, что я уже услышал. Да, они не зря научились говорить.
В ту ночь я, как говорится, не сомкнул глаз. А они спали хорошо. Им снилось, наверное, как они катаются на льду по Красной площади. Маше это уж точно снилось. А Ване, скорее всего, ничего не снилось. Воинам не снятся сны. Они их презирают.
На следующее утро они поехали на Красную площадь, и там все, что хотела, получила Маша. На новогоднем ледовом представлении Кот, Хранитель часов – по-моему, на Спасской башне, – выхватил ее из ряда зрителей и, покатавшись с ней по льду, спросил у нее, не холодно ли ей, и она в микрофон крикнула на всю Красную площадь:
– Не-е-е-е-т!!!
И ей теперь будет о чем вспомнить в жизни.
Ваня спокойно смотрел на происходящее и с достоинством улыбался. Он даже не завидовал Маше. Воины лишены мелочных человеческих чувств. Завернувшись в плед, он пил горячий шоколад. Похоже, он на всякий случай набирался сил к вечеру.
Но он мог не беспокоиться. Я уехал из дома. Следующую ночь я провел в лондонском отеле и опять не спал. Мне никто не мешал. Я просто не спал, и все. Я не мог заснуть, потому что у меня колотилось сердце и в голову лезло столько всего, что лучше я не буду ничего из этого рассказывать. Я не мог заснуть. Я просто, черт возьми, не мог заснуть. В эту ночь я чуть не сошел с ума.