Меня зовут женщина (Арбатова) - страница 44

Ведь Америка – свободная страна! Ха-ха-ха!

Вспыхивает свет, и пожилые писатели толпятся вместе с молодыми врачами возле улыбчивой мулатки, раздающей футболки с надписями «Феминистское правительство в изгнании» и «Сделайте мне аборт!».

Подруга подводит меня к заведующему гинекологией, в которой будут демонстрироваться новые технологии.

– Перед вами президент феминистского клуба, – хихикает она.

– Очень приятно, – говорит заведующий. – Вы, вероятно, хотите посмотреть, как американцы будут работать в нашей больнице.

– Нет, – говорю я. – Я бы хотела сделать аборт. И, если можно, не у американского врача.

– О, – улыбается он. – Оказывается, деятельницы феминизма тоже беременеют. Когда же они в таком случае борются за права женщин?

– В промежутках, – жалобно сознаюсь я, и мы обмениваемся визитками.

* * *

Хорошо бы попасть к мужику. Нет ничего унизительней услуг женщины-гинеколога, когда приходом своим заставляешь ее делать сверхъестественные для нормального человека вещи: лезть в гениталии однополого. И при этом подвергаешь сомнению собственное право быть женщиной и беременеть и чуть ли не начинаешь оправдываться за то, что… Да какое, собственно, ее собачье дело? И вообще, может ли женщина без патологии прийти в эту профессию, чтобы целый день копаться в том, в чем инстинктивно не должна копаться?

Мужчина придумал и создал гинекологию как науку и индустрию в мужском государстве. До этого она была искусством. Мужчина начертил и построил кресло, в котором комфортно чувствуешь себя только под наркозом. Мужчина поработил тебя логикой расплаты за твою беременность в одиночестве, его противозачаточные модели привели к тому, что убийцей становишься ты, и только ты. И все это он сделал, потому что он маленький, слабый и должен держать тебя в своей власти обманом.

Потому что, даже когда ты в сюрреалистической позе в придуманном им кресле, а он подле тебя, измученный десятком сегодняшних абортов, ты все равно можешь одним взглядом установить отношения раба и господина, потому что инстинкт – он ведь и есть инстинкт, иначе где бы мы были как вид! И врач, только что валившийся с ног от усталости, вдруг, облокотившись о кресло, пока ты натягиваешь колготки, с нулевой игривостью проводит ладонью по твоему бедру, на котором, увы, никак не спрячешь явные следы зубов, и заботливо говорит:

– По-моему, надо делать что-нибудь одно: или не оставлять следов, или соблюдать противозачаточную этику. Одновременно – это нонсенс.

– Зубы и беременность относятся к разным персонажам, – вздыхаешь ты.

– Я вижу, что проблем у вас еще больше, чем на вид, – говорит он. – Я сделаю все, чтобы вы ничего не почувствовали. Только, ради бога, ничего не предпринимайте сами.