Он реально контролирует ситуацию в Иудее посредством разветвленной агентурной сети, обработки доносов, жалоб, вообще переписки с Римом, посредством связей, личных контактов и т. д. «Иначе не может быть» - можно повторить слова самого Афрания.
Доводом в пользу «человеческой» природы образа Афрания являются яркие коммуникативные характеристики героя, его речевая индивидуальность: осторожность, выражающаяся в предпочтении намеков и косвенных речевых актов, а также избегании оценок, природный ум и смекалка, скрытая ирония, вежливость, носящая скорее формальный характер, владение речевыми техниками извлечения необходимой информации в диалоге, манипулирования собеседником, немногословность, ярко выраженное чувство собственного достоинства. Все это создает речевой портрет яркой индивидуальности, незаурядной личности...
Вместе с тем вопрос о «человеческой» природе образа Афрания остается открытым, поскольку такова структура текста, включающего возможность двойных, а иногда многочисленных интерпретаций образов. Множащиеся вкладываемые нами в тот или иной образ смыслы и характеристики, как в калейдоскопических фрактальных структурах, создают возможность домысливания, восполнения неких смыслов до законченной картины. Но один человек видит в комбинации квадратиков и треугольников бегемота, а другой – поваленное дерево. Отсюда столь впечатляющие амплитуды разночтений.
Необходимо также отметить, что у этого образа есть исторический прототип. Как указывает в своей булгаковской энциклопедии Б. В. Соколов: «Прототипом Афрания послужил Афраний Бур, о котором подробно рассказывается в книге французского историка религии Эрнста Ренана (1823 – 1892) «Антихрист». Выписки из этой книги сохранились в архиве Булгакова. Ренан писал о благородном Афрании Буре, занимавшем пост префекта претория в Риме, то есть командовавшего преторианской гвардией (это должностное лицо исполняло, в числе прочих и полицейские функции) во времена Нерона и умершем в 62 г. Будучи тюремщиком Апостола Павла, он обращался с ним гуманно» (Соколов 2003: 29). Настолько гуманно, что разрешал апостолу исцелять больных и проповедовать в тюрьме. Как мы видим, фигура «реального» Афрания сама по себе не менее сложная и противоречивая.
Какой бы ни была природа колоритного образа Афрания в романе, его присутствие в исторических главах определяет важные тенденции в развитии заглавного образа Понтия Пилата. Это начавшееся еще при жизни наказание, представляющее собой муки совести, во многом катализируется благодаря начальнику тайной полиции, Афранию.