Ольга Алексеевна набрала в грудь воздуха, гордо выпрямилась и посмотрела Далецкому прямо в глаза.
— Я не способна на это! — твердо произнесла она. Далецкому стало неловко и стыдно.
На платформе прозвучал звонок.
— Второй звонок в Клин и Тверь! — прокричал в дверях дежурный вокзальный чиновник в зеленом мундире и красной фуражке.
Ольга Алексеевна разбудила детей. Полусонные мальчики протирали ручонками заспанные глаза и удивленно глядели на стоявшего перед ними отца.
— Как, и ты, папа, с нами едешь?! — радостно воскликнул Лева и потянулся к отцу.
Далецкий взял его на руки и понес мимо пыхтящего и выпускающего белый пар огромного сверкающего паровоза в вагон первого класса.
Ольга Алексеевна подхватила Нику и пошла следом за мужем.
В вагоне первого класса, куда вошли Далецкие, никого из пассажиров не было. Свечи в фонарях слабо мигали, распространяя вокруг красноватый свет. Предупредительный кондуктор проводил их до купе и услужливо осведомился, не желают ли господа чего-нибудь заказать из еды. Далецкий отрицательно мотнул головой, но его супруга попросила чаю для детей.
Раздался третий звонок, затем свист паровоза, и поезд плавно тронулся с места.
Ника и Лева, быстро выпив чаю, улеглись рядышком на диване и снова заснули. Далецкий сел напротив жены и, отворив окно, закурил папироску.
— Митя, ты любишь эту женщину? — вдруг напрямик спросила Ольга Алексеевна, нервно теребя в руках носовой платок.
— Какую женщину? — словно не понимая в чем дело, равнодушно отозвался Далецкий.
— Да вот ту, про которую спрашивал меня… Как ее? Лили?
— Мне она нравится…
— Ты давно знаком с нею?
— Нет! К чему ты устраиваешь мне этот допрос?
— Потому что мы с ней поняли друг друга. Я сразу поняла всем своим существом, что ты любишь ее, а она тебя.
— Если поняла, тем лучше!.. Нечего меня и спрашивать!..
— А я-то?.. Я-то что же? — простонала Ольга Алексеевна и залилась слезами.
— Фу, как это глупо! Как ты невыносима со своей ревностью! — вне себя крикнул Далецкий и раздраженно заерзал на диване.
— Разве я не знаю, что ты давно уже разлюбил меня!.. — продолжала сквозь слезы, задыхаясь и захлебываясь, Ольга Алексеевна. — Я уже совершенно чужая для тебя!.. Я забыла, когда видела от тебя хоть какую-нибудь ласку. Я теперь только помеха в твоей жизни… Я стою тебе поперек дороги… Ты давно уже бросил бы меня, если бы не дети… Только одни дети и связывают тебя со мной… О, если б не они, я бы освободила тебя от себя!.. Я бы не побоялась прекратить свое жалкое, ненужное существование!..
Далецкому сделалось невыносимо тяжело. Что-то надоедливое и тягучее вползло в его душу и наполнило ее ужасом и холодом.