– Что ты имеешь в виду? – спросила Дина, волнуясь все сильнее, понимая абсурдность собственного вопроса.
– Я имею в виду, – нарочито медленно проговаривая слова, ровным голосом проговорила Дина, – что тебе давно было пора с ним сойтись, с этим. Чего ты тянула так долго, он уже сколько… – она зашевелила губами, считая про себя, даже стала загибать пальцы, – уже четыре месяца живет у нас. Сама посмотри, сколько времени ты упустила.
И то, как она загибала пальцы, и ее тон, и слова – все говорило о нескрываемой издевке. Но Дина сделала вид, что не заметила ее.
– Для всего требуется время. Вот и мне потребовалось, чтобы понять, что мистер Влэд очень хороший, добрый, заботливый и порядочный человек, и я…
– Ты влюбилась в него, что ли? – оборвала ее Элизабет и снова повернулась к ней спиной.
Оказалось, что Дина совсем не готова к такому вопросу.
– Влюбилась? – повторила она. – Я не знаю. Я чувствую, что он очень хороший человек и мы подходим друг другу. А люблю ли я его? Не знаю. Конечно, я чувствую к нему…
– Зачем же ты спишь с ним без любви? – еще раз оборвала ее Элизабет. Она обернулась к матери и смотрела на нее своими новыми чужими, холодными глазами.
Дина снова не нашлась сразу.
– Это сложно, Лизи, – начала было она. – Я же говорю, он очень хороший, мне хорошо с ним.
– Да ладно, тебе просто нужен мужик. Тебе просто необходимо трахаться, как и всем остальным. Чего уж там, – ответила за нее Элизабет. – А этот подвернулся, вот и все. Другого ведь не было, где тебе взять другого? – Элизабет хотела быть жестокой и была жестокой. Она хотела сверлить мать холодным, железным взглядом и сверлила. – Был у тебя Рассел, но он бросил тебя. А теперь подвернулся этот. Ты и с Расселом спала и с этим стала. Был бы на его месте другой, ты бы и с другим не побрезговала.
– Это неправда! – вскричала Дина. – Почему ты такая жестокая, я же твоя мать, я посвятила тебе свою жизнь, я пожертвовала ею ради тебя! – Она задыхалась, пытаясь сдержать слезы, пытаясь еще хоть как-то совладать с собой.
На секунду ее голос на гране срыва, ее умоляющий взгляд тронули Элизабет, ей захотелось подойти к матери, обнять, прижаться. Но тут же другое лицо – тупое, животное, искаженное искусственной, будто у куклы, гримасой возникло в сознании и все затмило, и Элизабет передернула плечами, будто отмахиваясь от подступившей было жалости.
– Да перестань, я не жестокая, я просто говорю правду, ты сама знаешь. А если тебе она не нравится, то извини, в том не моя вина. А насчет пожертвованной мне жизни… Это так глупо, так избито, в каждом фильме про родителей есть похожие слова.