И все же она не могла подавить волнение, и когда за окном мигнул фарами «Олдсмобиль» Роджера, ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоить дыхание, даже подойти к окну, прислониться щекой к холодному отрезвляющему стеклу.
Мать сидела в гостиной, читала книгу в бумажном переплете, Элизабет пробежала глазами по обложке, пытаясь разобрать название, но не разобрала. Она остановилась в проеме двери, не входя в гостиную, всем своим видом показывая, что спешит и не расположена к долгой беседе.
– Я ухожу, – оповестила она Дину холодным, не допускающим возражений голосом.
– Так поздно?
– Ага, – кивнула Элизабет, готовая повернуться и уйти.
– Но уже девять часов… – удивилась Дина и поднялась с кресла, сделала несколько шагов, как будто если расстояние между ними сократится, то и слова ее легче дойдут до дочери.
– Ну и что, – пожала плечами Элизабет и повернулась и пошла к двери, не обращая внимание на мать.
– Девять часов, – повторила мать, – куда ты собралась?
– За мной Роджер приехал, – на ходу сообщила Элизабет. – Мы покатаемся немного.
– Роджер? – Теперь голос Дины не содержал ничего, кроме изумления. – Какой Роджер?
– Роджер Спринглер из одиннадцатого класса. – Элизабет все же остановилась у самой двери. – Ты же знаешь его.
– Ну да, – кивнула мать, только сейчас начиная отходить от шока. – Но почему ты меня не предупредила?
– Вот я тебя и предупреждаю. – Элизабет снова пожала плечами.
– Ты должна была меня предупредить заранее, а не перед самым выходом. Ты должна была спросить моего разрешения. Не забывай, юная леди, тебе всего четырнадцать лет. – Дина старалась говорить строгим голосом, в прежние времена строгий голос действовал. Но времена, похоже, переменились.
– Мне не «всего» четырнадцать, мне «уже» четырнадцать, – вздохнула Элизабет, и в голосе ее скользнула усталость, будто все эти разговоры уже случались и прежде и наскучили ей и больше не имеют смысла. Она взялась за ручку входной двери. У Дины еще оставался шанс остановить дочь, но она не знала как.
– Когда ты вернешься? – Она снова попыталась вложить в голос строгость, но теперь и строгости не вышло.
– Приду, – неопределенно пообещала Элизабет и дернула на себя дверь. Та широко распахнулась, смешивая домашний воздух с воздухом темного, осеннего, но еще теплого вечера.
– Не позже одиннадцати, – уже в спину дочери проговорила Дина, понимая, что в ее голосе больше просьбы, чем приказа.
Дверь захлопнулась. Дина подошла к окну, оперлась руками на раму, прислонилась к стеклу воспаленным лбом. Она лишь через минуту заметила, что слезы тихо, беззвучно скатываются по ее щекам, капают на подоконник. Она смотрела, как ее дочь, единственная, маленькая, любимая Лизи, которой она отдала все, что могла, спрыгивает со ступенек, как бежит через лужайку – легко, расслабленно, счастливо, не думая ни о чем, не тяготясь ничем. Там за лужайкой, на дороге стоит красный открытый «Олдсмобиль», раздвигая темноту призывным светом фар. К нему и стремится ее слишком быстро повзрослевшая дочь.