– Ты злишься? – пожалела его Элизабет.
– Еще бы, – подтвердил он и попал наконец ногой в брючину.
– Да ладно тебе, – пожала она плечами.
– Тебе, похоже, «ладно». А мне не ладно.
– А чего, ты все еще хочешь?
Видимо, такого нелепого вопроса он не ожидал. Он даже замер от неожиданности, даже перестал прыгать и наступил ногой на вторую, все еще не натянутую брючину.
– А ты как думаешь? – Он уставился на нее, не скрывая удивления.
– А чего же ты тогда не смог? – засмеялась Элизабет. Почему-то ей нравилось его поддразнивать.
– Ну да, получится тут с тобой. Тебе ведь самой не хочется. – Он снова стал прыгать на одной ножке.
Элизабет вдруг стало обидно.
– Почему это мне не хочется? Конечно, хочется. Здесь просто тесно. Знаешь что, – вдруг поняла она, – давай по-другому.
– По-другому? – Роджер натянул вторую штанину и теперь стоял, поддерживая пояс брюк руками. – Как по-другому?
Не отвечая, Элизабет вышла из машины; ее белые трусики забились в щель между сиденьем и спинкой и торчали там легким светлым пятном на тяжелой, темной коже. Она не спеша обошла машину, высокая трава холодила лодыжки, и остановилась у плоского широкого багажника.
– Давай так, – проговорила она и нагнулась и свесилась на еще более холодный и сырой, чем трава, металл машины, и уперлась на него локтями, легла грудью, прильнула к нему лицом.
– Так? Ты шутишь? – раздался изумленный голос Роджера сзади. Элизабет снова не видела его лица, теперь только долину внизу и огни города. Они тоже успокаивали, как звезды до этого.
– Ты шутишь? – повторил голос.
– Нет, конечно. – Она даже покачала головой.
– Но ты же говорила, что у тебя в первый раз. Или ты обманывала?
Она ничего не ответила, ей надоело постоянно уверять его, ей хотелось смотреть на огни внизу.
– Так в первый раз не делают, – сказал Роджер, но неуверенно.
– Почему? Какая разница? – наконец ответила Элизабет, но тихо. Она не была уверена, слышит ли он ее.
– Ну хорошо, как знаешь, – проговорил Роджер. – Вернее, как хочешь.
Тут, по-видимому, он снова стал прыгать на одной ноге, теперь стягивая с себя брюки. Но Элизабет не смотрела на него, она не сводила глаз с огней внизу, особенно с одного, он почему-то завораживал ярким, слишком желтым фонарным светом.
К тому же он колыхался, будто сам фонарь раскачивался от ветра, хотя никакого ветра Элизабет не чувствовала. И все же свет, бросаемый им, вернее, жирное желтое пятно, растекающееся от него в разные стороны, совершало плавные, почти круговые движения, словно сигналило, словно что-то пыталось передать на расстоянии. Глаза Элизабет остановились на нем, зафиксировались, она хотела обернуться, но не смогла оторвать глаз от света и только вздрогнула, когда почувствовала удар свежего, холодящего воздуха по оголенным ягодицам.