Вот такие наивные доводы я и выложила однажды перед Влэдом, требуя от него полной моральной перезарядки. Ведь даже электрическим устройствам нужна перезарядка, хотя они не всасывают в себя по утрам с полной эмоциональной отдачей, человеческой теплотой и шумными придыханиями.
Но вдумайся, мой великолепный, глубокий, психоаналитический читатель, что может подросток, пусть и девушка, пусть и попробовавшая дурмана, пусть и впустившая внутрь себя двух-трех мужчин? Что она может по сравнению со взрослым, прожившим жизнь, многое испытавшим и оттого изощренным человеком? Ничего она не может! Ее детское представление о мире располагается в линейном измерении, по горизонтальной оси, как она называется… кажется «Х». Плоско и беспомощно поверхностно.
Иными словами, подростком легко манипулировать. Особенно, когда им манипулируют взрослые, матерые особи. Особенно, когда они мужские.
Нет, я решительно не в силах писать о маленькой Элизабет Бреман в первом лице. Даже неловкость чувствую, настолько не соответствую той незрелой, не оформившейся, наивной девочке. Ни физически (достаточно взглянуть на мои теперешние дряблые формы), ни психоэмоционально. Нет, я вообще себя не ассоциирую с юной невольницей из моего далекого прошлого.
Так что извините, ретивый мсье Анатоль, не знаю уж, как вы описывали приключения юной леди Элизабет, но я буду их описывать только в третьем лице. Лишь наблюдая со стороны.
Итак, глупышка Лизи однажды заикнулась о том, что ей все надоело, что ей скучно и глотать сперму по утрам она больше не желает. Что ей как минимум нужна передышка. И вообще неплохо бы осесть где-нибудь, например, школьное образование продолжить.
В общем, малышка настрекотала с три короба и, довольная собой, уселась на диван, ожидая, что ее сексуальный владыка растрогается и тут же выполнит все ее пожелания. Особенно по поводу спермы.
Но ментор, увы, не растрогался. Он ошпарил подопечную густо пропитанным скорбью взглядом и…
Не знаю, упоминал ли мсье Тосс, но у мужского персонажа данной драмы примечательными были два атрибута на в общем-то не примечательном лице – глаза и губы.
Глаза каким-то непонятным образом гипертрофировали эмоции, как будто были не зеркалом, а увеличительными линзами сильно растревоженной души. Особенно хорошо им удавались скорбь, раскаяние, ну и прочие печали… Ах да, ну и любовь еще.
Чего греха таить, в моей сексуальной повинности все же присутствовал определенный позитив. Не потому, что я испытывала какое-то безумное наслаждение от его взрослого члена – наслаждению надо учиться, данный навык приходит с опытом и с регулярным трудом. А оттого, что я ухитрялась заглядывать в его глаза, если поза, конечно, позволяла. Вот в них концентрация любви обострялась до предела, казалось, что они сейчас лопнут от накопившегося чувства. А так как уровень кипения зависел от того, насколько удачно я юлила попкой или, наоборот, перебирала языком, то я не могла не ощущать удовлетворение, сознавая, как сильно влияю на этого большого и по возрасту и размеру человека.