Еще один удар, теперь она отлетела в глубину комнаты, и нижняя губа тут же перестала принадлежать лицу, вывернулась, набухла, будто Дине приставили чужую, слишком большую, неподходящую челюсть. Дышать стало тяжело, воздух едва проходил через рот, едва попадал в горло, лишь отдельными, скудно просачивающимися струйками. Дина качнулась, удержалась, – она не может падать, не может позволить им схватить ее, связать, оттащить наверх, в страшную комнату на третьем этаже, привязать к кровати, впрыснуть наркотик, ввести в забытье только лишь для того, чтобы снова терзать ее израненное, едва живое тело.
Правый глаз затек, набух, перестал видеть. Зато левый по-прежнему все замечал – вот тот, кто сидел на корточках, стал выпрямляться, с красного лица отрываются тяжелые капли, руки поддерживают низ живота, будто без них он лопнет и разлетится на куски. Вот тот, кто загораживал дверь, сделал шаг вперед, в комнату, ближе к ней, к Дине – ей тоже пришлось отшатнуться. Вот в освободившейся прорези двери промелькнула еще одна фигура, хрупкая, изящная, протиснулась в комнату, замерла у стены. Как же все-таки сложно видеть одним мутным глазом. Конечно, это удлиненное лицо она знает, да и красные губы на размытой бледности. Сейчас контраст еще отчетливей – то ли лицо стало более бледным, то ли губы налились багровым. Они раскрываются, что-то произносят, но тихо, едва-едва, надо напрягаться, чтобы расслышать.
– Извини, но мы не зависим от себя, – вот что шептали губы на мраморно белом лице. – Совсем не зависим, мы здесь все, как ты, мы все…
– Ах ты, маленькая сучка, – заглушил багровые губы громкий мужской голос, сильный, злой, в нем звучала угроза. – Ах ты, сучка, ты зачем убежала? Да еще Пола вон как раскрасила. Он же тебя любил без отдыха, втюхивал в тебя, не жалея себя, а ты сучка неблагодарная. Ничего, скоро попищишь, я тебе такое устрою, попка разорвется. А ее сращу с твоей…
– Бен, перестань, – снова проговорили женские губы, снова тихо, но Бен почему-то послушался, замолчал.
Бен? Гд е она могла слышать это имя? Гд е могла видеть это простоватое лицо с накачанной бычьей шеей? Нет, сейчас не вспомнить, у нее нет времени на воспоминания. Потому что Бен шагнул к ней, его огромные, налитые мышцами руки потянулись к ней, почти достали, почти зацепили толстыми пальцами.
Она все же успела отпрянуть, – шаг вправо, с левой стороны она еще может видеть, шаг назад, там окно, – если она успеет вскочить на письменный стол, если окно открыто, она сможет выпрыгнуть в него. Кажется, они на первом этаже, а даже если на втором, она все равно выпрыгнет. Пусть сломает ноги, но ее заметят люди, подберут, а она им все расскажет. Теперь, когда она многое поняла, она сможет рассказать.