— Не подозревает ли он чего-нибудь? — спросила Эмма у еврейки, продолжая начатый разговор.
— Куда ему! — возразила Рахиль. — Он ослеплен мною донельзя и, наверное, не вырвется из наших рук. Да и что могло бы возбудить его подозрение?
— А хотя бы то, что ты назначила ему свидание так далеко от Киева.
— Я сказала, что муж ревнует меня к нему, и это его успокоило.
Было уже довольно поздно, когда повозка подъехала к шинку, стоящему в нескольких шагах от большой дороги. Убогая, крытая соломой хижина была обнесена забором; на шесте перед дверью качался на веревочке пучок сухой травы — неизменная вывеска мелких кабаков. Вдали виднелась небольшая сосновая роща.
Еврейка привела Эмму в чисто прибранную комнату, где стоял сундук с приготовленным для нее платьем, зажгла свечи и попросила девушку переодеваться как можно скорее. Не прошло и двух минут, как на дворе послышался стук копыт, и вслед за тем Пиктурно вошел в шинок.
— Это он, — шепнула Рахиль, — мы будем сидеть в смежной комнате… В этой двери есть трещина, сквозь которую вам будет все видно и слышно, только не забудьте погасить свечу.
Эмма молча кивнула и начала заряжать револьвер.
Сестра милосердия превратилась в стройную, ловкую амазонку; она погасила свечку и припала к двери.
Рахиль, запрятав руки в карманы своей кацавейки, ходила взад и вперед по довольно грязной, бедно меблированной комнате, а Пиктурно, сидя верхом на стуле, не спускал с нее глаз.
— Не воображайте, что я влюблена в вас, — сказала еврейка, — поддавшись уговорам, я назначила вам свидание в этом шинке, но это ровно ничего не значит.
— Я полагал, что вы ко мне неравнодушны, — в замешательстве пробормотал Пиктурно.
— Неравнодушна? — повторила Рахиль. — Вы ошиблись.
— Если вы вызвали меня сюда для того, чтобы объявить об этом, то напрасно трудились… вы могли сделать это и в Киеве.
— Вы еще не знаете, с какой целью я приглашала вас приехать сюда.
— Перестаньте капризничать, Рахиль, — ласково проговорил студент и, встав со стула, попытался обнять свою возлюбленную, но она с гибкостью змеи выскользнула из его рук и закричала:
— Не троньте меня!
— Я вижу, мне придется сейчас же вернуться назад.
— Уезжайте! — и еврейка повернулась к нему спиною.
— Рахиль, за что вы сердитесь на меня?
Ответа не последовало. В ту же самую минуту кто-то постучался снаружи в окно, и еврейка поспешно отдернула занавеску.
— Что это значит? — спросил Пиктурно.
— Ничего, — садясь на диван, отвечала молодая женщина. — Подойдите ко мне.
Юноша охотно исполнил ее приказание и спросил, взяв ее за обе руки: