На лице боцмана стянулись мускулы, серые глаза вопросительно остановились на мне:
— За что же мы должны головы свои сложить? За барыши других?
Пришлось ответить намеками:
— Я слышал, что все дело затеялось из-за корейских концессий. Об этом даже офицеры говорят. Но не всякой болтовне можно верить. Фактов у нас…
Боцман перебил меня:
— Подожди. Каждый раз, как только мы подойдем к серьезному вопросу, ты, словно утка от ястреба, — нырь в воду. Я не ястреб, а ты — не утка. Давай прямо говорить, без хитростей. Ты все знаешь. Недаром на судне тебя считают за политика.
Подавляя внутреннее волнение, я наружно старался быть спокойным.
— Меня за политика? Кто же это считает? Не старший ли офицер?
— А хотя бы и так.
Напряженно заработала мысль, обнаруживая подводные рифы на пути моей жизни.
— Вот что, Максим Иванович! Ты — боцман, а я — баталер первой статьи. Не такая уж большая разница между нами. Это предельные наши чины, выше которых нас больше не произведут. А главное — мы оба из крестьян. Поэтому ты верно сказал: нам нужно без хитрости разговаривать. Ты что знаешь обо мне?
И Воеводин сразу выпалил:
— Следить за тобою приказано.
— Тебе?
— Да.
— Ну, а еще кому?
— Квартирмейстеру Синельникову. Помнишь, я предупреждал тебя относительно его?
— Так… Как же ты доносишь?
— Очень хвалил тебя, иначе и не признался бы.
Из дальнейших разговоров выяснилось, что старший офицер перестал интересоваться мною. Это все были хорошие признаки: значит, и Синельников ничего особенно плохого не мог сказать начальству. С боцманом я уговорился, что отныне он будет сообщать обо мне старшему офицеру только под мою диктовку.
Ночью, лежа на койке, я раздумывал над своим положением. Как все-таки мне подвезло! Передо мною теперь все карты противника были открыты. Можно будет смело начать игру. Обрадованный таким оборотом дела, я ничего не имел против капитана 2-го ранга Сидорова: при чем тут он? Он только выполнял волю командира, а тот в свою очередь получил предписание от жандармского управления. Однако надо на всякий случай еще кое-что придумать. На другой день я отправился в каюту судового священника.
— Батюшка, нет ли у вас книжки «Акафист Божией матери»?
Отец Паисий заулыбался.
— Есть, есть. Неужто любишь… ну, как это… священное писание?
— Обожаю, батюшка.
— Очень… ну, как это… одобряю.
Перед обедом, раздавая ром на верхней палубе, я предложил Синельникову, когда он выпил свою чарку:
— Выпей еще и за мой номер…
— Можно?
— Вали!
Я поскорее постарался пообедать и разыскал квартирмейстера Синельникова. Немного поболтал с ним о кораблях. А потом как бы между прочим сообщил: