Вероника криво усмехнулась. Когда дверцы лифта распахнулись на первом этаже, она шагнула в фойе и на секунду остановилась, оторопев, приоткрыв от удивления рот, чувствуя, что ей опять становится страшно. Старушка-консьержка сидела за своим столиком, навалившись всем телом на спинку обшарпанного стульчика. Голова женщины была запрокинута, глаза закрыты, руки безвольно обвисли.
«Убили, — почему-то подумала Вероника. — Что же делать-то?»
Она ощутила легкий прилив паники, за которой пряталась обыкновенная, банальная растерянность. Квартир на первом этаже не было, телефона на столе дежурной — тоже. А через секунду Вероника вдруг поняла всю абсурдность ситуации. Чем должна обороняться эта бабулька от хулиганов, если таковые вдруг заявятся в подъезд? Отмахиваться стулом? Или баррикадировать дверь? Даже позвонить нельзя. А с первого этажа кричи не кричи, никого не дозовешься.
Вероника сделала шаг вперед, затем еще один. Она чувствовала легкую дрожь, понимая, что сейчас придется подойти к консьержке и взять ее за руку, пытаясь нащупать пульс. Вероника могла запросто пощупать пульс у упавшего прохожего на улице, кем бы тот ни был, но к старушке, давно уже ставшей такой же неотъемлемой частью интерьера, как стены, пол или потолок, подойти не могла. Ей было страшно.
Вероника сделала еще шаг, а затем вдруг нервно засмеялась. Именно в это мгновение в гулком фойе подъезда вдруг послышался сочный басовитый сап. Консьержку не убили, она просто спала. Людям, отдавшим Веронике кассету и фотографии, не нужна была жизнь этой беззащитной и совершенно безобидной бабки.
Девушка стояла и смеялась, и смех ее все больше напоминал истерический плач. Она хохотала и хохотала, не в силах остановиться. Лифт за ее спиной поехал вверх, затем вновь опустился, и из него вышел профессорского вида пожилой мужчина, ведущий на поводке коккер-спаниеля. Остановившись, он внимательно посмотрел на смеющуюся девушку, по лицу которой катились слезы, а затем внезапно дал ей резкую пощечину. Смех моментально оборвался.
— У вас истерика, барышня, — спокойно и рассудительно произнес мужчина, и эта рассудительность показалась Веронике не менее дикой, чем сон консьержки на боевом посту. — Нельзя доводить свои нервы до такого состояния. Тем более в наше время. — Он осуждающе покачал головой. — Если хотите, могу порекомендовать вам замечательного врача. Мой школьный приятель.
— Нет, спасибо. — Вероника открыла сумочку, порылась в ней, отыскивая носовой платок, который почему-то оказался на самом дне, вытерла глаза. — Простите, у меня день сегодня начался… Даже передать не могу. Что-то невероятное.