Хриплым, прерывающимся голосом она еле выговорила:
– С-спасибо, мистер Бемертон. Полагаю, что я уже оправилась от своего приступа...
– Выпустили пары.
Она резко выпрямилась:
– Я вовсе не выпускала пары! Всего лишь небольшая усталость.
Джайлс вызывающе пожал плечами.
– Называйте, как хотите.
– Я не выпускала пар. Моя мать презирала таких женщин. Ни одна истинная леди не позволит себе публично выказывать какие бы то ни было сильные эмоции.
– О, это нельзя назвать «публично». Только вы и я. Наш маленький секрет.
Он лениво улыбнулся и прислонился к кожаной спинке сиденья, продолжая наблюдать за нею. Она задрала свой нос повыше, притворяясь, что ничего не знает об их отношениях. Он сидел, развалясь и наблюдая, как она снова выпрямилась на сиденье, подобно палке. Она одернула свое платье, чтобы не было ни единой складки, поправила шляпку, чтобы та тоже сидела прямо, ее рот сжался в прямую линию, выражавшую явное неодобрение.
К тому времени, когда они достигли Пикадилли[42], ее самообладание полностью восстановилось. Единственными признаками ее слез оставались слегка покрасневшие нос и глаза, а также влажный платок в кармане мистера Джайлса.
– Расскажите мне о вашей матери, – попросил он.
Она посмотрела на него с подозрением.
– Что вы хотите знать?
– Когда она умерла?
– В прошлом феврале. Но умирала она очень медленно.
– Вы скучаете по ней?
– Конечно! Мы были очень близки.
– И в чем же это выражалось?
– Во всем. Моя мать во всем от меня зависела, – гордо ответила она. – Я отвечала на всю ее почту, а она получала много писем, поскольку была весьма известна. Я копировала все ее бумаги, которые отправлялись издателю, поскольку мой почерк разборчив и опрятен. Я управляла нашим домом, поскольку все мысли матери витали слишком высоко и она не снисходила до обычных земных деталей. Она называла меня своей верной правой рукой.
– То есть фактически вы на нее работали.
– Неправда! Это возмутительное замечание. Вы не понимаете. – Она переместилась еще на несколько дюймов от него, посмотрела в окно и раздраженно произнесла: – Этот экипаж тащится очень уж медленно.
– А с тех пор, как она умерла, как изменилась ваша жизнь?
Она на мгновение задумалась.
– Почти не изменилась. Я живу той жизнью, которую она для нас построила, и продолжаю ее работу, поскольку это лучшее из того, что я могу.
Он осторожно поинтересовался:
– И у вас не было никаких собственных желаний, какой-то мечты, которую вы хотели бы осуществить?
– О, нет, – ответила она спокойно. – Моя жизнь с матерью была полна работы и полностью меня удовлетворяла.