Солдат, выяснявший у меня, куда идти, сидел в нашем купе рядом с Мери, его полка была поднята. Это был человек с продолговатым загорелым лицом, худой и долговязый, чей возраст трудно было определить: то ли двадцать лет, то ли тридцать пять. Звали его Хэтчер. Хэтчер носил нашивки Европейского театра боевых действий со звездочками за три сражения. На нем были брюки цвета хаки, заправленные в полевые ботинки. Сев рядом с ним, я почувствовал, что он выпил. Меня это ничуть не обескуражило.
Поезд тронулся, и тогда, с протяжной интонацией уроженца Миссури, он нараспев произнес:
– Да-а, интересно, когда же я снова увижу Канзас-Сити?
– Были дома в отпуске?
– Угадал, брат. И что это был за отпуск! Ого-го! Я повидал Лондон, Париж и Шанхай, но мой город – это Канзас-Сити. Спустил семьсот сорок долларов за две недели, но дело того стоило.
– Но в Шанхае вы побывали не в эту войну?
– Эта война тянется дольше, чем кажется кое-кому. В Шанхае я был в тридцать седьмом. Служил матросом на британском грузовом судне. Потом на британском пассажирском корабле на Янцзы.
– Так вам надо было служить на флоте.
– Пробовал попасть на флот, но не подошел по физическим данным. Я оказался в достаточно хорошей форме, чтобы добраться до Сицилии и пройти через Нормандию, а вот для флота – не гожусь. Что вы на это скажете?
– Я считаю, что тяжелее всего в пехоте. На флоте чувствуешь себя спокойно, пока твой корабль не обстреляют и тебе не придется догонять его вплавь.
– Впервые присутствую при столь необычных дебатах о достоинствах армии и флота, – улыбнувшись, вмешалась в наш разговор Мери.
– Но так и есть, – продолжал я с пьяным упорством. – Уж я-то точно знаю, потому что сам попросился на флот, чтоб меня не призвали в пехоту.
– Слушай, брат, ты прав, – сказал рядовой Хэтчер. – Ты честный, хоть и офицер. Как насчет того, чтобы за это выпить?
Он хотел встать, но я удержал его.
– У меня есть бутылка. Во всяком случае, полбутылки.
Мы вдвоем выпили, а Мери отказалась, так как нечем было разбавить.
– Вы сказали, что в тридцатые годы провели какое-то время в Китае, – сказал я. – А Китайскую войну вы тоже видели?
– Видел разграбление Нанкина. Такое не забывается.
Взгляд Хэтчера посерьезнел, а лицо утратило жизнерадостное выражение. Мери посмотрела на солдата с интересом, но промолчала.
Взволнованным, как у Старого Морехода, голосом Хэтчер начал свой рассказ:
– Наш корабль перевозил пассажиров вверх по реке из Нанкина в Ханькоу. Большинство из них были европейцами: британцы, французы, русские и немного американцев, решивших выбраться из Нанкина, пока еще было можно. Дело было зимой 1937-го. Мы снарядили корабль в последнее плавание – не знали, что оно станет последним, но так получилось, и не смогли достать провизию для пассажиров. Мы стояли на рейде возле Нанкина с пассажирами на борту, и первый помощник выбивался из сил, чтобы достать для них провизию. В Нанкине было сколько угодно продовольствия, но япошки наложили на него лапу.