…На берегу остались старики, женщины, дети. Они застыли как изваяния и молча смотрели в море, пока лодки не скрылись за горизонтом. Матрена тронула Владычицу за рукав, и они вместе направились к терему.
Баба с ребенком, стоявшая с краю, заметив, что Владычица удаляется, кинулась вслед за ней.
– Матушка, – быстро заговорила она, поравнявшись с Владычицей и пытаясь всучить ей кусок сала, завернутый в тряпку, – дите у меня хворает, животом мается, день и ночь криком кричит, пособи чем-нибудь.
Владычица остановилась, растерянно посмотрела на бабу, перевела взгляд на Матрену. Матрена вышла вперед, встала перед Владычицей и пошла на бабу, оттесняя ее от Владычицы.
– Ладно ужо, придешь опосля.
Тут налетели и другие бабы. Одни забегали вперед, другие лезли с боков.
– Матушка, коза в яму упала, ногу сломала! – кричала одна.
– Матушка, мне вчерась покойник наснился, – перебивала другая.
– Матушка… – вылезла третья.
– Да что вы, окаянные, сразу налезли, – замахала на них руками Матрена. – Кыш отсюда, дайте матушке хоть в себя-то прийтить. Кыш! Кыш!
Наткнувшись на мать Владычицы, она смутилась, но достаточно строго спросила:
– Тебе чего, Авдотья?
Авдотья растерялась. Ей еще не приходилось говорить с дочерью через посредников.
– Там полушалок теплый остался, – оробев, сказала она. – Может, занесть?
– Занесите, маманя, – сказала Владычица почтительно.
– Слушаю, матушка, – благоговейно склонилась Авдотья.
Смущенная таким обращением матери, Владычица повернулась и быстро пошла к терему. За ней, едва поспевая, семенила Матрена.
– Красавица наша, – умильно глядя Владычице вслед, проговорила стоявшая рядом с Авдотьей баба.
– Вся в мать, вся в мать, – громко подхватила другая, заглядывая Авдотье в глаза.
Но Авдотья строго посмотрела на ту и другую и, не приняв лести, пошла к деревне.
Она подходила к своей избе, когда ее догнала баба с ребенком.
– Лукинишна, – сказала она, сунув ей кусок сала, завернутый в тряпку, – замолви словечко перед Владычицей, дите мается, криком кричит…
– Ладно-ладно, скажу, – неохотно ответила Авдотья, но сало взяла.
Войдя в избу, она положила сало на стол и открыла сундук. Долго перебирала вещи, пока не нашла обещанный дочери полушалок. Растянула его на руках, села на лавку и, приложив полушалок к лицу, расплакалась.
Прошел месяц, а может, и больше.
Анчутка медленно плыла на лодке, нагруженной караваями хлеба и бочонком с пресной водой. На море стоял полный штиль, настроение у Анчутки было хорошее, и она дурным голосом, усугублявшим полное отсутствие слуха, пела: