* * *
– Теперь ты знаешь все! Всю мою историю. Я болен? Или, может быть, я какой-нибудь колдун. Я знал заранее о гибели Лорен, о гибели Дэна.
Помнишь, ты показывал мне фотографию разбитой «Ауди»?
– Какой такой «Ауди»? Не показывал я тебе ничего.
– Ну как же, из твоего альбома, ты тогда катастрофы фотографировал.
– Снимал, но никакой разбитой «Ауди» не помню.
– Странно… Ну ладно. Вот… Я знал про всех этих людей их истории, хотя они мне ничего не рассказывали. Солдат в поезде и чеченец в горах. Думаешь, я псих?
– Нет, что ты.
Димыч замолчал. Заскрипел диван. Мне показалось, что ему уже порядком надоело выслушивать мои бредни и он решил попытаться заснуть.
– Не спи, это очень важно для меня! Понять, что все это значит! Иногда кажется, что я могу изменить мир. Не в смысле чего-то большого и глобального, но что-то могу. Словно я меняю прошлое и будущее усилием своей воли. Я изменил будущее Лорен и как-то повлиял на будущее Дэна. И те люди, они тоже случайно оказались в тисках моих мыслей… Когда я об этом думаю, мне становится очень страшно.
– Уже вставать скоро, а ты никак не угомонишься. Слушай, мы же хотели с утра съездить к Лиз и Нат. Спи ты, блин, колдун чертов! Это воображение у тебя шалит. И неудивительно, у любого от таких заморов крыша поедет. Спи давай.
Димыч замолчал и минут через десять сладко засопел. А я лежал с открытыми глазами, изучая подсвеченный восходящим солнцем неровный потолок. Трещины штукатурки образовывали загадочный узор, и чем дольше я смотрел на него, тем больше казалось, что это какое-то письмо и если прочитаю, то все смогу понять. Я ломал голову, всматриваясь в эти неровности, пока черточки не начали расплываться и я вслед за Димычем не провалился в глубокий сон.
Проснулся часа в три дня. Димыча уже не было. Я умылся и поехал на встречу с Лиз.
* * *
Мысли мои – маленькие человечки. Они пританцовывают под звуки случайных мелодий, дрожат, опасаясь грубости, умирают, потеряв маленькое желтенькое пятнышко на горизонте. Они воскресают вновь лишь при шепоте моем, стоит только губам, ссохшимся и слипшимся во сне, произнести страшное ругательство, обращенное к новому дню. Мои маленькие, озорные, глупые, бегущие к закату человечки… Они совершенно не разбираются в жизни. Они не знают, что притяжение земное есть сила, противостоять которой невозможно, что музыка – это смех бога, вера – свет, деньги – все, воздух – дерьмо! Я мыслю! Я еще могу мыслить! Я могу посмотреть на это небо и разорвать его на составляющие цвета одним лишь легким указующим взглядом. Если я захочу, мои маленькие человечки устремятся туда, в даль. Я мыслю, значит, я бегу!