И ещё одна особенность. Неподалёку от нашего дома, который сохранился в Бийске по сей день, были слободы, татарская и еврейская. Там и поныне находятся действующие мечеть и синагога. Я дружил с еврейскими ребятами, мне нравилось, что они интеллигентны, музыкальны. Некоторые из них играли на скрипке, виолончели. Начинал и я у них учиться. Заходил посмотреть и в синагогу, и в мечеть.
Татарские ребята не пускали русских сверстников в сад Тэтэн-Годе. Попадется кто — побьют слегка, и выдворят из сада: не тронь наших красавиц чернооких! Меня же пускали, принимая за своего. Я был загорелый до черноты, носил тюбетейку. Ходил даже с месяц к ним в школу, изучал татарскую письменность и язык.
На мой вопрос, почему меня пускали даже за парту, а других нет, мой любимый дедушка Лев Герасимович пояснил, что у него бабушка была чистокровная казанская татарка. «Вот и ты смахиваешь, видать, на неё!» — говорил он.
Я любил слушать рассказы деда у него в столярке, где он жил. Рассказы о Стеньке Разине, о приволжских городах, о «хождениях по людям»… Незабываемо!
И вот наступил 1929 год. НЭП упразднили. Деревню разоряли на глазах всего мира! Предприятия артели, которой руководил отец, одно за другим сворачивались из-за отсутствия сырья. Так и хозяйство, где трудились агроном-садовод Петр Александрович Матусевич с женой Марией Казимировной — замечательные светлые люди, — осталось «у разбитого корыта».
К коллективизации я отношусь сугубо отрицательно, я ее видел своими глазами. Если хозяин зажиточный, даже бывший красный партизан, — сослать!
Нашу семью потрясло сообщение о выселении в Нарымский край брата моей матери Трифона Алексеевича Захарова из Осколкова. Он сроду не имел батраков, наследовал хозяйство от своего отца, никогда не знавшего отдыха от работы по хозяйству и в поле. А чтобы семейные не разленились, зимой гонял ямщину с товарами из Барнаула до предгорий, куда переселил взрослого сына. Это была старинная сибирская семья, патриархальная и православная. Увезли Трифона Алексеевича с семьей с четырьмя ребятишками в Красный Яр, за Томск… Обчистили донага, забрали все нажитое за то, что жил «крепко», хотя мясо дозволялось только в праздники…
Захаров засевал 50–60 гектаров земли, сдавал хлеб и царю, и Советской, власти. С братом на пару имел молотильный агрегат. 10 лошадей, 10 коров, 50 овец. Для гор это середнячок. Вот я был в Ка-тон-Карагае, там бедняк имел по 10 коров и лошадей, 100 овец. Середняк там имел 20–30 коров, ульев сотню, лошадей 20–30 — 40. А уж богач имел косяки. Что это такое? Считать он умел только до 100. В ущелье между камней загоняет лошадей и делает черту. Через два-три года снова загоняет, смотрит, сколько прибавилось — одна или две сотни. Лошадей поставляли и в Москву, и в царский двор. Староверы они, не курили, пили не водку, а медовуху. Мёда было столько, что не знали, куда девать.