Я ещё в Бийске, лет с шести, бегал в церкви и соборы, когда там не было служб. Глазел на иконостасы, лики святых в богатых окладах, любовался всем, что сияло в них. Во мне просыпался художник.
Изучая на местах ход Гражданской войны в Алтайской губернии, читая мемуары своего отца, я убедился: у нас церкви не закрывали коммунисты. Это ложь! Где-то пьяный сторож, смоля цигарку, подпалил деревянную церковку — «коммунисты»! В том же селе Зимине, откуда началось крестьянское восстание против колчаковского режима, охватившее всю губернию и достигнувшее Кузбасса, церковь закрыли сами селяне, ибо местный священник при подавлении восстания передавал карателям списки на активистов восстания и сторонников Советов. Священника расстреляли по суду, ибо по его доносу погибло от карателей 54 человека. В недалеком Романове, где меня крестила матушка (без ведома отца), священник был «свой» — ни за белых, ни за красных, за святой крест! Его и пальцем не тронули, и церковь работала. В том же Бийске единственный пример — местные деятели по недомыслию разобрали по кирпичику высоченную колокольню Троицкого собора, на которую я не раз взбирался, обозревая город с завидной высоты. Устроили здесь городскую пожарную команду. Рядом же Успенский собор — громада по сей день служит, красуясь огромными голубыми куполами в старом центре. До Великой Отечественной войны работал Александровский собор. Надо было печь хлеб — устроили в соборе электропечь. Кто? Сам нечистый не разберется! Архиерейский собор, расположенный возле военного гарнизона, действует и поныне. В заречной части — церковка у кладбища, она и по сей день там.
Где-то в глубинках Горного Алтая церкви закрывались под клубы молодежью, ибо оттуда уехали священники. В Горно-Алтайске церковь, построенная предками русского художника Г. И. Гуркина — моего учителя, работала до 1980-х годов. Тоже из-за пьянства сторожей она сгорела, как и облдрамтеатр. Но ее быстро восстановили, и она служит.
Возможно, в Алтайское отец приехал еще с каким-то заданием, но он ни словом не обмолвился в своих воспоминаниях об этом. К нам на окраину по дороге на село Сараса зачастил руководитель уголовного розыска районной милиции Болотов. Сильный, статный и очень добрый к нам, мальцам, человек (о нем есть публикация в сборнике очерков на тему о борьбе с бандитизмом на Алтае).
В 1930 году в Горном Алтае начались крестьянские мятежи против чудовищной коллективизации и высылки в северные края лучших хлеборобов-тружеников, уважаемых на селе людей. Этим изуверством ведал НКВД, зачастую принуждая к пособничеству трусливых или алчных до чужого добра мужиков. Постановляли на сборищах и высылали без имущества и скота, а Барнаульская партийная краевая организация помалкивала, ибо один глас в защиту кого-либо из намеченных на выселение, даже в соседнее село, стоил головы такому смельчаку! Все, кто выступил против, исчезли. У меня есть их списки. Командира лучшего партизанского полка, в Первую мировую он был фельдфебелем, три Георгия получил, расстреляли по навету своих же однополчан… Итак, 1930 год, лето. В горах бывшие партизаны подняли вооруженные мятежи. Болотов мотался по району со своими помощниками, но мятежники были неуловимы. Они заворачивали обозы с «выселенцами», отправляя их по домам. Если охрана сопротивлялась — пуля! Не лезь куда не надо! Болотов однажды исчез. Мы с отцом с шестами ходили по речке Сарасе до одноименного села вверх, проверяя каждый омут в поисках тела Болотова, явно убитого мятежниками.