— Мама, к вам пришли!
Кругленькой, растревоженной наседкой выбегает мать.
— Вадик, что такое? Кто вы? В чем дело?! — налетает она на Томина.
Вадим на мгновение приободряется:
— Да, собственно, в чем дело?
— О вас, Вадим, тюрьма плачет, — доверительно сообщает Томин. — В три ручья.
— Опять?! — Глаза Холиной мечут голубые молнии. — Это провокация! Вам здесь нечего делать! Мы будем немедленно жаловаться прокурору!
— Именно он подписал постановление на арест. Я только выполняю его поручение.
— Вадик, не бойся!.. Не волнуйся… Мы все сделаем! Я последнюю рубашку!.. Митя!.. Отец!..
Но Митя скрылся в комнате, и отец не отзывается.
— Вадик, мальчик мой! Мы спасем тебя! Любой ценой. Любой ценой!
* * *
Холина потом часами толклась в районной прокуратуре, в городской, в судах всех инстанций, в приемных мыслимого и немыслимого начальства. Она нанимала адвокатов, писала бесконечные кассации, жалобы и прошения; из года в год слала посылки по далекому северному адресу; она поседела и сморщилась. Она перенесет все и останется любящей матерью.
Осуждать? Крутить пальцем у виска? Или снять шляпу перед такой верностью чувства?