Почти две недели Павел обзванивал их всех, писал им письма, а с некоторыми даже встречался, но никакого результата не получил. Большинство из списка оказались вполне обычными людьми, а те, кто действительно был Наделенным, либо не верили ему, либо, как и Даганд, отказывались работать на какую-то там Иерархию. Ничто не могло прельстить их — ни деньги, ни слава, ни взывания к тому, что если не они, то кто же тогда будет бороться с Тьмой. Ответ на все был один: «Если мы уедем отсюда, то кто поможет тем, кто живет сейчас рядом с нами?»
Одним словом, в результате у Павла создалось стойкое впечатление, что организация Наделенных в России просто не нужна по той простой причине, что равновесие Добра и Зла поддерживается здесь каким-то загадочным естественным путем. Единственным итогом двух месяцев работы стало то, что в Орден был принят всего один человек — Женя (да и тот почти сразу же отбыл в Англию на обучение). «Эх, Женька, где ты сейчас? — вздохнул Павел. — Как мне не хватает твоей шумливости, болтливости, твоих идиотских шуточек… Н-да, хандришь, брат, хандришь, — одернул тут же себя Павел. — Как это у поэта?»
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Продекламировав пушкинские строчки, Павел невольно рассмеялся. Настроение сразу улучшилось. Удивительное дело, но из длинного ряда мрачноватых русских писателей и поэтов Пушкин разительно выделялся. Павел заметил это еще тогда, когда в первый раз знакомился с русской культурой — по дороге из Парижа в Москву (тогда он еще был Полом Тейлором… Господи, кажется, с тех пор минула целая вечность…). Затем это ощущение углубилось. Все эти выдуманные тургеневские девушки, мрачные маньяки Достоевского, «свиные рыла» Гоголя питали ум и даже сердце, но абсолютно ничего не говорили душе. В отличие от Пушкина. Павлу импонировало жизнелюбие поэта и его вера в светлое начало. На досуге он даже прочитал несколько книг о жизни Александра Сергеевича и был просто поражен, во-первых, трагичностью его судьбы и полным непониманием со стороны современников, а во-вторых, тем, чем явился для России этот потомок «арапа Петра Великого». В том, что Пушкин был Светлым, у Павла не было никаких сомнений. «Но, быть может, его сияние еще и потому столь ярко, что фон слишком темен? — то и дело задавал Павел себе вопрос. — Похоже, Светлые в России всегда были разрозненны, всегда пытались идти своим собственным, индивидуальным путем. И лишь Темные организовывались в группы и вовсю вершили свои темные дела…»