— Не волнуйся, он больше никогда не вернется, — зловеще усмехнувшись, ответил Зола.
Ксарн-Третий щелкнул клешнями, поднялся и кивнул на прощание.
— Наши референты должны встретиться и согласовать инвестиционный план. Начать скупку планет мы
можем немедленно. Мои агенты по маркетингу уже прозондировали рынок и готовы заключить дюжину выгодных сделок хоть завтра.
— А я дам команду своим головизионщикам, — сказал Зола. — Уж они постараются изобразить эти миры райскими кущами.
Больше всего на свете Зола Фалдон любил проворачивать такие вот хитроумные комбинации на грани риска и закона. Достигнутое взаимопонимание сулило магнату хорошее настроение на весь остаток дня. Ксарн вышел в полном убеждении, что видит игру партнера насквозь и сумеет избавиться от него в нужный момент. Зола проводил инсектоида взглядом и думал то же самое о нем.
— Тебе известно, что корабли Надзирателей сидят у нас на хвосте? — спросил Корбин Габлона, в упор глядя на лениво развалившегося в темном углу каюты Хасана.
— Само собой, они следуют за нами. Как я понимаю, они считают эту Сферу священной. Не зря же они столько веков сохраняли ее секрет.
Корбин умолк. Он ощущал себя брошенным в одну яму с ядовитой змеей. Пока ему удается убеждать змею в своей полезности, она его не трогает. Но Хасан уже добился поразительных успехов в искусстве навигации и пилотирования и скоро сможет обойтись без него. Прежде Габлона считал, что Хасан не сможет один разобраться в запутанной, сложной, полной интриг и нюансов политической структуре власти в Облаке, однако беседы с ним показали, что ему это и не нужно. Политическая система Облака представлялась ему не более чем неумной шуткой, и он в открытую выражал удивление, почему за три тысячи лет не нашлось решительного авантюриста, который захватил бы власть и железной рукой навел порядок. Что же касается Надзирателей, то к ним вождь ассасинов с самого начала испытывал откровенное презрение, наметанным глазом прожженного интригана сразу разглядев скрывающуюся за их якобы безграничной мощью пустоту.
Габлона первым отвел глаза. Он не мог долго смотреть в эти неподвижные зрачки, в которых, как на дне колодца, таилось безжалостное коварство шакала и холодная уверенность изготовившейся к броску кобры. Этот немигающий взгляд принадлежал как будто не человеку, а некоему высшему существу, в чьей власти продлить жизнь или отнять ее с помощью тысячи изощренных способов.
Хасан тоже думал о своем, с брезгливым презрением глядя на толстяка. Он был не так уж плох и порой даже развлекал Хасана своими выходками, своеобразным чувством юмора и экстравагантной манерой поведения, в которой странным образом сочетались грубые повадки обжоры-варвара и утонченная жеманность эстетствующего сноба. По роже видно, как боится его эта толстая скотина. Ладно, пускай пока живет. Он еще пригодится — хотя бы как прикрытие. Но лишь до тех пор, пока не подвернется что-нибудь получше.