— Так получилось. Машина в зыбуне застряла, шофер ноги проморозил. Ну, я ему доху отдал, а сам — пехом… Как-нибудь! Да теперь уж недалеко.
— В район, что ли, топаешь?
— Туда.
— Стало быть, по пути.
Помолчали. Потом Скрипицын сказал:
— Смешно! Ну, этот чернявенький, кудреватенький — ладно. Молодой еще, квёлый. Но мы-то, мы — таежники, старые лесные волки!..
Он сказал, и мгновенно Михаил поднялся, шагнул через огонь, давя угли, разбрызгивая искры.
— То есть как это — квёлый? — сказал он вздрагивающим от обиды голосом. — Почему?
— Садись, — Ананьев потянул его за рукав, — чего пенишься? Садись, потолкуем.
— О чем толковать-то? — Михаил выпростал руку.
— И так ясно…
Он расстегнул тужурку, тронул внутренний карман. Пошуршал там, помедлил. И потом:
— У меня — деньги, — сказал с хрипотцой, — понятно вам? Двадцать тысяч. А вы… Эх! Да на моем месте любой бы забоялся.
— Ого! — Старик задрал бороду — удивился свыше меры. — Прилично… И куда ж ты с ними?
— В экспедицию, — сказал Михаил, — к ребятам. А вы думали, куда? — Он дернул плечом. — Бухгалтер наш заболел, вот, пришлось… Думал, поспею дотемна…
— Это что за экспедиция? — спросил Скрипицын, — чья?
— Академии.
— Из Ленинграда?
— А вы разве знаете?
— Я, брат, все здесь знаю. У вас начальником кто — Гринберг?
— Да, да. Семен Евсеич. Большой, кстати сказать, знаток здешних мест.
— Ну вот, — кивнул Скрипицын, — вот и разобрались.
И поворотившись к старику, он добавил скороговоркой:
— Историей интересуются. В старых рукописях ковыряются, вообще, всякое старье собирают. Ну, и раскопки ведут…
— Раскопки первоначальных казачьих поселений! — Михаил заметно приободрился и говорил теперь уверенно, легко. — Вы слышали, друзья, о Мангазее? Этот город возник в начале XVII столетия — просуществовал, правда, недолго, но оставил по себе прочную память. В сущности, он послужил как бы трамплином для сибирских землепроходцев, первой ступенью на пути к освоению этой вот земли.
И сузив глаза, он медленно, пристально, осмотрелся по сторонам.
— Колоритная земля! Непомерная, изобильная, суровая. Сколько здесь крови лилось!
По земле, по увалам и зарослям, протекли красноватые мутные тени… Стало светать. Стал виден недальний ельник — щетинистый, островерхий, весь испятнанный бликами. Стали стволы отчетливыми и плоскими, и все ярче стала проступать за ними косая, струистая полоска зари.
Ананьев сказал, поднимая мешок:
— Что ж, ребята, кончай ночевать. — Потопали!
— Н-да, переночевали, — хмуро усмехнулся Михаил. Зевнул, стукнув зубами. Закинул за плечо ружье. — Весело переночевали, ничего не скажешь!