Тот, кто привел меня (звали его, как выяснилось, Архип), сказал, погодя:
— И что с тобой делать, голубь, ума не приложу. Залетел ты сюда на свою голову. — Он поскреб в бороде, насупился. — А может — на нашу… Насчет экспедиции ты, пожалуй, не врешь. Но — как проверить?
— Да очень просто, — заявил я, — пошлите туда кого-нибудь. Или — хотите — идем со мной…
— Ишь ты, — засмеялся, закашлялся Архип. — Вон чего захотел… — Он помотал головой! — Ну, ловкач.
Мои слова показались смешными не только ему одному; тотчас же оживилось, задвигалось все это сборище.
— Как ты нас понимаешь? — спросил, отпыхиваясь, Архип, — что мы за люди?
— Кто вас знает. — Я пожал плечами, осмотрелся медленно. — Не разберусь никак. Но это — ладно… Вы мне вот что скажите: зачем я-то вам понадобился? Чего вы от меня хотите?
— Мы одного хотим, — негромко, с хрипотцой, проговорил сидевший рядом с Архипом приземистый, коренастый мужчина. У него было сухое скуластое лицо, татарские усики по краям жестокого рта. — Чтоб все у нас тихо было — вот, чего мы хотим! Тихо, без хипеша!
— Так кто ж вам мешает? — удивился я. — Живите как хотите. Я-то тут причем? И вообще — сколько вы меня здесь держать намерены?
— А это уж как мир рассудит, — вставая с лавки, сказал Архип. Он уже не смеялся больше; колючие глаза его посверкивали недобро и сумрачно. — Как мир решит… Ты в Бога веруешь?
— Да, — сказал я, — да… А что?
— Так молись, пока не поздно! Крепче молись! Он почесал усы и потом — озирая сборище:
— А и нам тоже — пора на молитву. Айда, ребята! Крупно шагнул к дверям. И на миг задержавшись там — искоса поглядывая на меня — добавил угрожающе:
— Побудь пока тута. И не вздумай бежать, учти: порскнешь — угодишь под пулю. Живым все одно не выпустим. Не уйдешь. Ни-ни.
— Может, его повязать пока? — прохрипел татарин, — так все же вернее…
— А-а-а, чего там, — небрежно отмахнулся Архип.
— Никуда не денется.
Они вышли из избы — замкнули дверь снаружи. Я остался один и с беспокойством прошелся по комнате. Не нравилась мне вся эта история, ох, не нравилась!..
Я потрогал дверь, она была заперта прочно. Подошел к окошку. Сквозь мутную пленку, заменяющую стекло, не видно было ничего; только свет проникал в избу — закатный, снежный, меркнущий свет. Да еще — звуки. Я прильнул к окну и уловил негромкое похрустывание и шорох. Кто-то мерно расхаживал, вороша снежок. «Часовой», — сообразил я. И опять заметались тоскливые мысли: где я? Что со мною? Что тут вообще происходит?
И в этот момент — где-то совсем близко, почти рядом, — возник глухой, унывный гул голосов.