Я солгал; проблемы были, конечно, были! Но говорить об этом я не стал, потому что заметил реакции соседа. Он сразу придвинулся и засопел; лицо его напряглось, натянулось, губы выпятились жаждущие.
— С прошлым — я полагаю — теперь покончено? — продолжала допытываться мать.
— Навсегда.
— И какие же у тебя планы?
— Хочу связаться с редакциями — начать печататься, — сказал я. И потупился. — Я ведь пишу…
— Что же ты пишешь?
— Стихи.
— Стихи, — проговорила она протяжливо. И в голосе ее я не уловил восторга. — Вот как. И что же, получается?
— По-моему, да, — пожал я плечами. — Во всяком случае, я так думаю… Надеюсь…
— Надежды юношей питают, — усмехнувшись сказал Ягудас. — Стихи! Это, дружок, дело темное, ненадежное. Сочинять любят все, а выбиваются — единицы. Да и то не сразу.
— Вот я и хочу…
— Хотеть — одно, а мочь — другое, — перебила меня мать, — Петр Яковлевич прав: дело это ненадежное… Да и откуда у тебя, прости Господи, такая самонадеянность? Поискал бы лучше какую-нибудь нормальную работу. Ты уже не маленький — научись относиться к вещам серьезно.
— Ну, зачем вы так, — сказала внезапно Наташа. — А может, у него, действительно — талант? Может, получится? Я верю.
Все это время она сидела, молчаливая, притихшая. Неотрывно смотрела на меня и в глазах ее — темных, широко распахнутых — сквозило любопытство и живой интерес, и еще что-то; какое — то зыбкое сияние, какой-то дальний свет… Теперь, сказав так, она смутилась, зарумянилась. И от этого еще больше похорошела.
— Ты бы, Наташка, помолчала, когда говорят старшие, — проворчал Ягудас.
Он покосился на дочь. Отвел было взгляд. И потом опять — угрюмо, быстро — глянул на нее из-под седых бровей. Видимо, он хотел еще что-то добавить, но — сдержался. Тряхнул щеками. И вынув изо рта мундштук, принялся его прочищать.
— В общем, поживем — увидим, — сказала мать. — Главное, ты вернулся. — И снова лицо ее дрогнуло в беззвучном плаче. — Живой, невредимый, это ведь чудо! — И опять она осветилась улыбкой. — Я уж, было, отпела тебя, а ты — вот он!
— Что ж, закалывайте тельца, — подмигнул Ягудас. — Знаете притчу о Блудном Сыне?
Папа, — объявила, вставая, Наташа, — а ведь у нас есть жареная телятина! Осталась на кухне — с утра… Я подогрею?