– Пусти, Слава. Пожалуйста! Давай поговорим в городе. У меня в самом деле болит голова. Потрогай, какая там шишка. Вернешься в Питер – позвони, если будет желание.
– А когда ты вернешься в Питер?
– Завтра.
– Так останься у меня? Сегодня. Уверяю: тебе будет очень хорошо…
Он снова наклонился, чтобы меня поцеловать. В этот момент раздался звон разбиваемого стекла, и Костя с охранником одновременно заорали.
Ящер отпустил меня, выматерился и бросился в комнату. Я предпочла ретироваться по-английски.
На следующий день мы с Татьяной отправились домой. Пожалуй, мы тут ничего больше не обнаружим.
– Что здесь происходит?! – заорал Ящер, врываясь в комнату.
В окне зияла дыра, по стенам растекалась какая-то непонятная слизь, причем разноцветная – где зеленая, где розовая. На полу валялись мелкие кусочки пластмассы. Охранник с выражением ужаса на лице стряхивал с себя эту гадость, потом сообразил взять полотенце. Костя лежал на кровати с закрытыми глазами и тяжело дышал.
– Что здесь произошло? – уже более спокойным тоном спросил Ящер.
– Похоже на рыжую, – сказал охранник.
– Да, Светка, наверное, вырвалась из очередного плена. Это в ее стиле, – заметил Костя.
Ящер подошел к стене, дотронулся пальцем до желеобразной слизи, потом поднял с пола кусочек пластмассы.
– Что это было?
– Похоже на пластмассовые яйца, – сказал Костя. – Детки сейчас такими балуются. Мой племянник так развлекается на даче с приятелями.
Ящер вспомнил про Юльку и выглянул в коридор. Юльки не было.
* * *
То, что тебе вбили в голову в детстве и юности, часто сидит там очень крепко. Вот, например, особое отношение к иностранцам…
Гражданину Германии ни разу не врезали кованым сапогом ни по одной части его немецкого организма, не делали «ласточку», даже профессиональный ментовский удар по почкам не применили.
Как ему повезло, Отто Дитрих поймет только в камере «Крестов», где ему в подробностях расскажут о ментовском беспределе.
В отделении же милиции, куда он попал, Отто Дитрих только удивлялся странной и резкой перемене. Вот он только что мило беседовал со все понимающим человеком в погонах, казалось, тучи над его головой рассеялись – и на тебе! Он вдруг ощутил себя птенцом, перед которым покачивается змея. Правда, змей быстро стало два, а потом гораздо больше – все отделение забегало посмотреть на немца, причем иногда с родственниками, живущими поблизости. Поскольку практически каждая советская семья тем или иным образом пострадала во время Великой Отечественной войны, сотрудники и их родственники считали своим долгом высказать все, что думают о фашистских оккупантах.