.
Предчувствие редко обманывало Эрика. Вернее, не обманывало никогда – но в одном вопросе все-таки не помогало, делая своего хозяина слепо-глухим.
Сейчас же интуиция буквально вопила о том, что последний акт трагедии уже завершился, и осталось только подчистить ментальные формулы и прибраться.
В узком коридоре было темно хоть глаз выколи. Стараясь не касаться стен (ощущение дешевых бумажных обоев на пальцах), перешагнув через брошенные посреди прихожей ботинки (кожзаменитель и синтетический мех), он ступил на истертый коврик. Обострившиеся до предела чувства сделали свет ненужным: плотно закрытая дверь из крашеной фанеры, запах подгоревшей картошки с маленькой кухоньки, шорох тараканьих лапок по плинтусу. Воздух едва не потрескивал от напряжения, и если это остатки – то даже думать неприятно о том, что здесь творилось часом раньше.
Сквозь приоткрытую форточку донесся надрывный вой сирены, Эрик замер – а ну как соседи вызвали милицию? – но затем двинулся дальше. Пусть даже и милицию, черт возьми. Он сумеет объяснить свое присутствие в этой каморке, и алиби тоже имеется.
Дверь, ведущая в зал, была запечатана. Неумело, как будто сумасшедший обмотал дверной косяк разноцветными нитками… кто знает, может, живущая здесь ведьма и не отличалась душевным здравием – иначе никогда не пошла бы на такое.
Эрик еще раз прислушался. За дверью – гробовая тишина, тянет кровавой горечью. Он неспешно, с оттяжкой рубанул по цветным ниткам, они осыпались на пол гаснущими искрами. Затем Эрик широко распахнул дверь, и, оглядев представшую перед ним картину, выругался.
Все здесь красноречиво указывало на только что проведенный ритуал вызова потусторонней сущности: нарисованная мелком пентаграмма, оплывшие алые свечи и два обнаженных женских тела, словно облитые черной глазурью. Ведьма и ее жертва, у одной разорвано горло, у второй чудовищная дыра в левом подреберье.
Он присел на корточки рядом с жертвой (почерневший след ментального тела), осторожно повернул ее лицом к свету. И шевельнулось в глубине памяти то, первое, истинное «я». Убивать, убивать их всех, как бешеных собак! Девушке было не больше шестнадцати, совсем еще ребенок, чем ее только ведьма соблазнила?!! Хотя шестнадцать – это тот безрассудный возраст, когда сам себе кажешься бессмертным…
Перед глазами прыгали мошки. Ярость – безысходная, темная, колкотала ведьмовским зельем и требовала выхода. Было бы можно – уже занялось бы все пламенем. Но не спалить же всю пятиэтажку, а заодно и ее жителей только потому, что здесь объявилась одна самонадеянная дура, причислившая себя к так называемым «вольным»?