Мне припомнился весь наш тогдашний разговор; о нравах таежных жиганов, о секретной агентуре Хижняка. И о каком-то таинственном типе, который устраняет своих соперников, выдавая их властям, и таким образом „расчищает себе дорогу". Я все подробно вспомнил! И с глаз моих как бы спала пелена…
А Ландыш продолжал разглагольствовать. И кто-то из ребят перебил его, смеясь:
— Действительно — фрайера! Олени! С такими грошами в тайгу поперлись. Да я бы сам не рискнул.
— А куда бы они их дели? — ответил Ландыш. — В сберкассу ведь не отдашь, там сразу заинтересуются… Они же не артисты Большого театра, а простые мужички! Да еще из самого нищего колхоза… Нет, у них только один шанс и есть — зарывать гроши в землю. Ну, а где же зарывать, как не дома?
И сейчас же другой голос сказал:
— Ты говоришь: дорога расчистилась. Но мы ее уже загадили. После этой истории мужики снова уйдут в камыш…
— Ничего. Мне один из клиентов — Салов — перед смертью рассказал, где его миллиончик припрятан. Покаялся, сукин сын, исповедался. И этим делом мы позже займемся. Вплотную! Пусть только шум слегка поутихнет…
„Значит, ты их еще и пытал! — подумал я, с ненавистью глядя на Ландыша. — И это ты и есть тот самый новый Азеф — провокатор, подонок, человек с „нежной кличкой".
Теперь многие детали, ранее казавшиеся мне неясными, обрели конкретность, отчетливость.
Вот то же самое, наверняка, произошло и с бедным Грачом! Так же, как и я, он попался в медвежий капкан и не смог выбраться. И поневоле стал двойником, начал предавать своих ребят. И в результате оказался под колесами…
И так же точно, как и меня сейчас, завлекла, заманила парня Клавка.
Любопытное обстоятельство: во всех сомнительных ситуациях так или иначе всегда присутствовала она… Постоянно получалось так, что Грач сначала наведывался к Клавке, а затем уже появлялась милиция.
И он мог вообще никого и не выдавать сознательно. Мог хранить верность ребятам, но, конечно, на вопросы Клавки он отвечал откровенно. А она интересовалась многим… И он ни о чем не думал, не догадывался. Ведь он же ей верил; она же была — „своя"!
* * *
А пьянка шла своим чередом. Откуда-то возникла гитара. И под струнный звон, голос Клавки — низкий, чуть задыхающийся — запел:
Ты не стой на льду — лед провалится.
Не люби вора — вор завалится.
[12]Вор завалится, будет чалиться,
[13]На свиданку ходить не понравится…
А я любила вора и любить буду.
Я стояла на льду и стоять буду.
Эх, дождь идет — ураган будет!
А родится сын — он жиган будет…
И Ванька Жид, вскочив, плеснул в ладоши. И крикнул, захлебываясь от хмельного восторга: