— Обыщите его, — тихо приказал Бык.
Но никто из нас не сдвинулся с места. Тогда лейтенант повернул к нам неестественно белое лицо, покрытое крупными каплями пота.
— Вы что, оглохли, мать вашу?! — прорычал он. — Ромпало! Живее!
В карманах убитого не оказалось ни документов, ни каких-либо других вещей. Отсутствовал и личный медальон. Чуть поодаль виднелся старенький АКМ-90. Лейтенант поднял его, зачем-то заглянул в дуло и отстегнул магазин. Привычным движением выщелкнул на ладонь патроны — боевые, судя по маркировке — трассирующие.
— Шо ж такое творится? — опять не выдержал Канцевич. — А, командир? Он же мертвый как чемодан!
Бык вставил патроны обратно в магазин, пристегнул магазин к автомату, аккуратно поставил оружие на предохранитель и протянул его Корреспонденту:
— Придется вам тащить на себе до конца задания, господин Рамиров. Больше некому…
Я думал, что Рамиров сейчас возмутится таким решением, но он молча повесил автомат на плечо.
— Кончились учения, ребята, — сказал Бикофф. — Это — война…
МИЛИТАР ЯРОСЛАВ КАНЦЕВИЧ («ОДЕССИТ»)
Я думал, что командир отдаст нас сейчас такой приказ, по которому нужно будет куда-нибудь бежать, ползти, прыгать, стрелять и вообще рвать кого-нибудь зубами и ногтями.
Но Бык приказал закопать труп милитара, а потом отвел нас в ближайшую рощицу и объявил привал с обедом. Обед — было чересчур громко сказано, потому что состоял он из традиционных «сухпайковых» консервов. Признаться, лично мне еда в тот момент в глотку не полезла: перед глазами все маячило искаженное лицо бедняги-мертвеца…
Остальные тоже жевали без аппетита, и только Корреспондент и Бык без видимых усилий расправлялись с тушенкой.
Вообще, все сразу стали тише воды и ниже травы. Хотя наверняка у каждого вопросов было — вагон и маленькая тележка.
— Так что будем делать, мой лейтенант? — нарушил я всеобщую минуту молчания. — По-моему, мы влипли в неприятный ералаш!
Бык не торопясь проглотил очередной кусок.
— А что, есть какие-нибудь конкретные предложения, Слава? — глухо осведомился он.
— Мне кажется, — сказал я, — раз учения автоматически перестали быть, как говорят у нас в Одессе, нам следует пробиваться к своим… Так сказать, переходить линию фронта.
— Если таковая, конечно, существует, — вмешался Рамиров, задумчиво перемалывая зубами ржаной хлебец.
— С чем пробиваться-то? — спросил Эсаул. — У нас же нэ оружие, а… дэтские хлопушки!
— Плеткой обуха не перешибать, — встрял в разговор Антон. Первый раз на моей памяти он почти правильно употребил нашу пословицу.
— Поверьте Плетке на слово, — машинально схохмил я, но никто даже не улыбнулся.