Он сел на среднюю скамью и прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Хорошо, что не звучала музыка, тем более церковная, иначе Саймон ни за что бы не остался. Но его здесь ждали только тишина и покой.
Дреа жива. Саймон еще не вполне осознал, что это для него значит, не осознал, что у него под ногами разверзлась земля и он, уцепившись за край пропасти, повис над бездной. Он позволил себе на секунду расслабиться. Сквозь закрытые веки виделся мягкий разноцветный витражный свет. Аромат цветов побуждал дышать глубже, всей грудью, и спазм в груди постепенно отпускал.
Жестокость вошла в его плоть и кровь, стала его неотъемлемой частью вроде второй кожи. Саймон никогда и ничего не забывал и сейчас хорошо помнил то, чему стал свидетелем: Дреа умерла. Он слышал ее последний вздох, видел, как свет уходил из ее глаз. Лишь прикоснувшись к ней, он тотчас почувствовал произошедшую с ее телом перемену: оно начало коченеть. Ее нежная кожа похолодела, стала безжизненной. Он почувствовал: Дреа больше нет. Он понял это всем своим существом еще до того, как осмыслил это. Ушло все, что составляло ее суть, дух, душу — можно называть это как угодно. Искра жизни погасла, и в мертвом теле уже не узнать человека, который в нем жил.
Он слишком долго пробыл рядом с ней, чтобы ошибиться. Пульс не прощупывался. Она не дышала. «Скорая» прибыла только через полчаса, а может, и позже. Реанимация к тому времени уже была невозможна. Смерть мозга наступает уже через четыре минуты кислородного голодания. В случае Дреа даже самые героические усилия по ее оживлению не дали бы результата. Тот малый в комнате ожидания сказал, будто врачи уже собирали вещи, когда Дреа начала дышать. Пытались ли они вообще ее реанимировать? Ведь она к тому моменту уже давно была мертва.
И вот она, несмотря на все, как ни в чем не бывало сидит на больничной койке, как есть живая, говорит и радуется, что ей дали желе.
Это настоящее чудо. Но еще большее чудо то, что ее мозг в полном порядке. В чудеса Саймон не верил. Если у него в жизни и была какая-то философия, то она ограничивалась классическим «Дерьмо случается», и, как правило, самое скверное дерьмо. Реже бывает получше, но всегда — дерьмо. Живешь себе, живешь, а в конце небытие.
Но тут… тут нечто такое, что не поддавалось никакому разумному объяснению. Загадка не отпускала Саймона, и ему пришлось посмотреть правде в глаза. Ведь что-то вернуло ее к жизни.
Саймон открыл глаза и невидящим взглядом уставился на витраж.
Неужели, период между рождением и смертью это не только постепенная утрата организмом жизненных сил? Что обладает способностью вернуть жизнь остывающему телу? Если есть нечто такое… значит, смерть не конец.