— Вы мне нужны, — сказал Михаил. — Мне нужно, чтобы вы написали о том, как важна любовь.
— Все знают, как важна любовь. Об этом написаны едва ли не все книги на свете.
— Хорошо, я выражусь иначе: мне нужно, чтобы вы написали о новом Возрождении.
— А что это такое?
— Нечто, подобное тому явлению, которое возникло в Италии в XV-XVI веках, когда гении вроде Эразма, Леонардо или Микеланджело перестали ограничивать себя настоящим, отринули гнет условностей своего времени и обратились к прошлому. Что-то похожее происходит и сейчас — мы воскрешаем язык магии и алхимии, идею Матери-Богини и обретаем свободу делать то, во что верим, а не то, чего требуют церковь или государство. Как во Флоренции 1500-х годов, мы обнаруживаем, что прошлое содержит ответы на вопросы, которые задает будущее. Вспомните свой недавний рассказ — в каких только сферах не поступаем мы в соответствии с некими шаблонами, хоть и не понимаем их смысл? Люди читают ваши книги, и неужели же вы не возьметесь за эту тему?
— Я никогда не пишу по заказу и на заданную тему, — отвечал я, вдруг припомнив, что должен поддерживать самоуважение. — Если предмет меня интересует, если он находит отзвук в моей душе, если корабль под названием «Слово» доставит меня к одному из этих островов, тогда, может быть, я и напишу. Но к тому, что я разыскиваю Эстер, это не имеет никакого отношения.
— Знаю и не ставлю вам условия. Всего лишь предлагаю то, что кажется мне важным.
— Эстер что-нибудь говорила вам о Банке Услуг?
— Говорила. Но речь не о Банке Услуг, а о поручении, которое я не могу выполнить один.
— Поручение — это то, что вы делаете в армянском ресторане?
— Это — лишь часть. По пятницам мы работаем с нищими. По средам — с новыми кочевниками.
Что еще за «новые кочевники»? Нет, лучше не спрашивать: Михаил был сейчас не похож ни на того надменного субъекта в пиццерии, ни на осененного благодатью пророка из армянского ресторана, ни на застенчивого любителя автографов — нормальный, обычный человек, приятель, с которым можно скоротать вечерок, обсуждая мировые проблемы.
— Я могу написать лишь о том, что по-настоящему трогает мне душу, — настаивал я.
— Хотите пойти со мной и поговорить с нищими?
Я вспомнил рассказы Эстер и фальшивую скорбь в глазах тех, несчастней кого нет на свете.
— Я должен подумать.
Мы уже приближались к Лувру, но Михаил остановился, облокотился на парапет набережной, и какое-то время мы смотрели на проплывающие по Сене корабли — их прожектора слепили нам глаза.
— Видите, что они делают, — сказал я, чувствуя необходимость продолжить разговор, потому что боялся: Михаилу станет скучно, и он захочет уйти домой. — Они рассматривают то, что освещают прожекторы. Вернутся домой — скажут, что повидали Париж. Завтра они должны посмотреть Мону Лизу — скажут, что побывали в Лувре. Они не знают Парижа и они не были в Лувре — они прокатились на пароходике по Сене и посмотрели одну картину — одну-единственную. В чем разница между порнофильмом и актом любви? Такая же, как между экскурсией по городу и попыткой понять, что происходит в нем, побывать в барах, побродить по улицам, которые не значатся в путеводителях, потеряться и — обрести самого себя.