– Драпаем!!! – заорал Гена и, размахивая руками, побежал в кусты.
Натовцы снова обнаружили отряд, и надо было срочно менять дислокацию.
– Нет, так помирать за соленый огурец и мировую революцию я не согласен, – ворчал Крапивников.
– Прорвемся, товарищи! Топчитесь, беси, да не в нашем лесе! – поддерживал боевой дух подразделения капитан Копейкин, зная, что надежды на добрый исход таят стремительнее, чем лед Антарктиды.
Ранним утром дед Меркулыч сбил из своего старого охотничьего ружьишка беспилотный летательный аппарат-разведчик. Сменившись с боевого поста, героический дед принялся ладить липовые лапотки для босоногих партизанок. Гена, сидя рядом с Меркулычем, глубокомысленно теребил полоски лыка, впитывая дедовскую науку. За последние трое суток паренек словно ожил, даже легкий крапивный румянчик появился на его выпитом недугом лице, он оставил свои шуточки и о чем-то подолгу говорил с Бедной Лизой.
Люди понемногу привыкли к боевой обстановке, освоились с оружием и походной жизнью, и каждый нашел свое незаменимое дело. В отряде появились трофейное автоматическое оружие, снайперская винтовка и пулемет, арсенал противопехотных мин и гранат. В укромных метах леса были устроены схроны боеприпасов и выкопаны землянки для безопасного отдыха. Используя проверенную тактику партизанской войны, Копейкин сосредотачивал усилия против наиболее слабого и уязвимого места, наносил удар и быстро отступал, дезориентируя противника относительно реальной численности своего подразделения и его дислокации, мастерски уклоняясь от прямого столкновения, он постоянно расширял полосу внезапных атак.
По ночам Первый после Бога подолгу сидел у костра и шаманил одному ему ведомым способом. Подбрасывал в ладони камешки, ронял на землю и смотрел, как они упали, потом надолго уходил к озеру «слушать воду», в полночь по кругу обходил спящий лагерь и оставлял на камнях и у корней деревьев пироги и курево, и его военная магия до времени охраняла отряд. Когда предстоял переход, впереди пускали Лаптя, а за ним узкой, вытянутой цепочкой шли люди. Конек чутьем обходил мины, и за ним можно было идти, не беспокоясь. В то утро он привычно вел отряд на новое место.
– На, Конек-Горбунок, ешь. – Копейкин протянул Лаптю горбушку из своей суточной раскладки.
– Свежий хлеб ему не давай, – предупредил Макар, – а то пучить будет, что ихняя канонада.
Лапоть брал добрыми губами подсоленную, высушенную на костре корку, и в глазах его светились благодарность и почти человечий разум.
– Эх, был у меня пес в Афгане, – не ко времени вспомнил Копейкин, – Индусом звали. Я за «небо» для него все предлагал, вплоть до тельняшки, выкладку выбросил к ейной матери… Нет, не взяли, не положено… Перегруз…