Майя с тяжелым вздохом отодвинула от себя тетрадь с записями, потерла лицо ладонями. То ли голова болит, то ли плакать хочется, не поймешь. А, может быть, это у нее акклиматизация началась? Или приступ аллергии на летающих ящериц?
— Чего сидишь, вздыхаешь?
Девушка вздрогнула и обернулась. В дверях ее комнаты стояла Варвара Петровна.
— Давай пошли, пора ужин готовить! — как всегда напористо начала бывшая вахтерша. Вставай, вставай. Сидеть некогда. Тем более что нам последние крохи собирать придется.
— Баб Варь, а можно я не пойду? А? Что-то мне не хорошо. Голова болит…
— Голова — это не беда. Голова пройдет. А если совсем худо — сходи к Алексею Федоровичу — он тебе клизму сделает, разом полегчает.
— Какую клизму? Вы чего, баб Варь?
— А такую, разве не знала, что клизма от начальства повышает рабочую активность? Вот знай! Нечего тут сидеть и киснуть. Пошли на кухню, я тебя чаем напою, попьешь горяченького — отпустит!
*****
— Эх, думаешь у меня, старой, ничего не болит? — Варвара Петровна шла впереди, время от времени оглядываясь, проверяя плетется ли за ней Майя. У меня и сердце, и печенки-селезенки и вообще весь ливер изнылся! И за всех наших, и за тех, кто остался там… она махнула неопределенно рукой, но Майя поняла, что женщина имеет в виду «прошлый» мир. Это у меня ни детей, ни внуков, деда своего прошлой осенью схоронила… Знаешь как говорят? Одна голова не бывает бедна! А у людей, семьи там остались! Только если бы я так вот легла, и лежала, как Антонина Михайловна лежит…
— Какая Антонина Михайловна?
— Как, какая? Да кондукторша ж с автобуса… я к ней заходила, лежит, аж губы синие. Ни с кем не разговаривает. Боюсь, что и помрет скоро! Так вот, если бы я рядом легла, да вот Алексей Федорович рядком… а у него между прочим жена да две дочки там остались… да еще кто-нибудь под бок привалился — мы бы так считай, все и померли. И ящериц никаких не нужно! Только вот что я тебе скажу, девочка моя, до тех пор, пока ты шевелишься, хоть шажок да делаешь, значит, ты живешь. Как только лег — значит, считай, что помер! А ты еще молодая, это мне тут век доживать, а вы, может, и выскочите!
— Что вы такое говорите? — возмутилась Майя. Какой век! Неужели вы думаете, что нам обратно не выбраться!
— Да что тут думать-то? Думай, не думай… Не своей волей мы сюда попали, и никто нас не спросит, сколько мы хотим тут сидеть! Может, еще сверху смотрят, да в кулак хихикают!.. Жить нам здесь, обживаться нужно. Ни на кого не оглядываясь!
Они, наконец, добрались до буфета. Там у плиты уже возилась Наталья, одна из институтских, женщина лет сорока пяти.