— Ну-ка, ну-ка, покажите мне его! — этот рокочущий бас мог принадлежать только одному человеку — доктору
Самойлову. Стриж улыбнулся и открыл глаза.
— Док, — слабым голосом приветствовал он гостя. — Вы-то как тут оказались? Какими судьбами?
— Какими? Нашими, неисповедимыми. Вот уж не думал, что снова тебя штопать придется.
— А как же ваша уютная сельская обитель?
— Что село? Вот пристали, скальпель к горлу, иди, полосовать народ некому. Так что я уже полгода в городе, завотделением хирургии.
— Поздравляю. Ну, ничего лишнего мне не отрезали?
— Да хотел, вообще-то, отрезать тебе один рудимент, да ладно, думаю, одна в жизни у парня радость…
Стриж растянул в улыбке губы, хмыкнул. Потом спросил:
— А как вообще дела?
— Ну, как-как, по-разному. Наворочали вы с Семыкиным дел, не расхлебать. С того только-только обвинение в превышении власти сняли. Да, кстати, Малышева арестовали.
— Жадность фрайера сгубила, — прокомментировал Анатолий и продолжил расспросы. — Много народу погибло?
— Из наших городских — четверо милицейских. Шестнадцать ранено, в основном, чисто случайно.
— А мои ребята, никто не пострадал?
Доктор отвел глаза.
— Андрей Казаков, третьи сутки между жизнью и смертью. Случайная пуля, в самом конце. В область увезли.
— Андрюха! — Стриж дернулся, застонал от боли душевной и физической. Он вспомнил лицо друга тогда, на даче. И почему-то голос при встрече на вокзале: "… на пару дней завернул".
"Вот и завернул на горе себе и родителям. И невесте".
— Да, а как Ленка?
— Ленка? Сорокина? В соседней палате.
— Что с ней?
— Плохо. Крупозное воспаление легких, истерический синдром. Она почему-то вбила себе в голову, что ты умер. Еле успокоили.
— Она мне жизнь спасла, из проруби вытянула.
— Знаю. И на себе тащила с полкилометра.
— Ну-ка, помоги мне встать, — потребовал Стриж.
— Какое вставать, ты что? Лежи. Знаешь, мы сколько в тебя чужой кровушки влили? Ого! Твоей почти не осталось.
— Помоги, говорю! — требовательно повторил Анатолий.
— О, Господи, что за упрямец!
Доктор помог Стрижу одеться в казенную, не по росту пижаму, потом подняться. Анатолий на секунду прикрыл глаза, переждал головокружение.
— Пошли.
Они доковыляли до порога.
— Ты к своей Ленке, что ли, собрался? — понял наконец Самойлов.
— Ну да.
— Так бы сразу и сказал.
Хирург подхватил Стрижа, как ребенка, на руки и ворча под нос что-то вроде: "Бараний вес, шестьдесят килограммов, и все сплошного упрямства…", прошел метров пять, не слишком вежливо, ногой открыл дверь женской палаты и опустил свою ношу на стул рядом с Ленкиной кроватью.
— Кавалер прибыл.