А действие на экране развивалось со всей гнусностью формы и содержания. Из груди Андреева вырвался стон, потом он спросил:
— Зачем это все снималось?
— Такая у них была система. Пленка монтировалась, и девушке поневоле приходилось идти на панель.
— Кто они? — задал другой вопрос генерал.
— Самый главный — вот этот, в черных очках, Шварц. Он контролировал всю проституцию в городе, дҰ и не только ее. Остальные — его шестерки. Вон тот, с камерой, делал монтаж…
— Где они сейчас? — прервал его Андреев. Он не отрывал глаз от экрана, лицо окаменело. Стриж покачал головой.
— Их уже никого нет. Чтобы достать эту пленку, мне пришлось убить всех.
Генерал оторвал глаза от экрана, взглянул на Стрижа, потом отвернулся и снова уставился в экран. Анатолий успел заметить на его щеках мокрые полоски от слез. Когда Валя на экране начала кричать и размахивать фотографией, Андреев заволновался, даже привстал, словно хотел крикнуть дочери: "Зачем! Не надо!", но Шварц уже наклонился над девушкой.
Бесстрастная камера оставила генерала наедине с мертвой дочерью. Андреев снова застонал, закрыл лицо руками и долго сидел так. Анатолий помолчал, дождался нужного ему момента и сказал:
— Генерал, а вот этот еще жив, он из ваших.
Андреев оторвал руки от лица, вытер его полотенцем. На капитана он смотрел уже сухими, холодными глазами.
— Его фамилия Калинин, он шеф полиции нравов, — комментировал все происходящее Стриж. — На самом деле он помогал Шварцу установить монополию в торговле "живым товаром".
Кассета кончилась. Последний кадр так и замер — белое тело на черном бархате. Генерал молча встал, прошел в спальню. Через несколько минут он вернулся одетый по полной форме. Сейчас он очень походил на самого себя с той фотографии, только седины прибавилось.
— Как ты говоришь его фамилия, Калинин? — переспросил он Анатолия, набирая номер телефона.
— Да, — подтвердил Стриж.
— Полковник Седов? — обратился генерал к невидимому собеседнику. — Это Андреев. Скажите, кто у вас возглавляет полицию нравов? Калинин? Пришлите его ко мне. Нет, это не относится к делу о смерти моей дочери, я это так, попутно.
Положив трубку, Андреев обернулся к экрану телевизора, несколько секунд смотрел на дочь, потом взял пульт, отключил изображение. Отойдя в сторону, он пододвинул поближе второе кресло так, что оно оказалось напротив Стрижа, сел в него. Некоторое время он не мог собраться, взгляд был рассеян, видно было, что он думает о чем-то своем. Потом он вздохнул, сказал даже не собеседнику, скорее себе:
— Вот как бывает. За все ошибки приходится платить…