«Амед» — знакомое слово. По игкийски — иди назад, возвращайся. Значит, зовут меня. Или гонят кого-то…
Я не успел додумать, потому что упал и треснулся о неожиданно твердую землю с такой силой, что мысли вылетели из головы.
— Мать твою! Писарь, слуга божий, что ты вытворяешь?
Я закашлялся, но дыма уже не было, зато перед глазами бегали яркие огоньки.
— По ушам тебе надавать! Исменн, уаехебб инь!
Поднял голову. Передо мной стоял Бородач — руки в бока, глаза страшно сверкают из-под густых бровей.
— Живой? — спросил он грозным голосом. Наклонился, протянул руку и выдернул у меня книгу. Полистал, не глядя, швырнул за спину.
— Эх ты, писарь. Предупреждения читал? А еще человек от литературы…
— Что это было? — с трудом произнес я, поднимая голову в поисках молодого моего Императора. Но тот спал, свернувшись калачиком, ничего не замечая.
— Чуть не улетел. Порога не знаешь, а сунулся.
— Куда?
— На небо, — ухмыльнулся Бородач, — чтоб я больше такого не видел. Магией должны заниматься те люди, у кого с рождения навыки имеются. А писарь должен заниматься писаниной. Если спать не хочешь, дурья башка, сядь и каракулями своими что-нибудь выводи, только чтобы потом разобрать можно было, но в магию не лезь, понял меня?
Я кивнул.
— Повезло тебе, писака, что я еще порядком не заснул. А то бы проснулись утром, а вместо Геддона нашего, прости господи, холодный труп, не лучше того безумца.
— А как?
— О призраках когда-нибудь слышал? Это существа, чей разум остался жить без тела. Что-то вроде едва заметной дымки. Вот и ты бы стал призраком. Летал бы по миру, а в каждом доме тебя бы поливали святой водой, крестом пугали или еще чем похуже. Думай в следующий раз, не ребенок. Башка для чего дана? Что бы жевать?
Я вспомнил замерзших мертвецов, и невольно содрогнулся. Нет, не хочу я такой участи.
— А теперь ложись спать. До утра чтобы головы не поднимал!
— Не государь еще, чтобы командовать, — буркнул я напоследок, но негромко и неубедительно.
Бородач ухмыльнулся снова, махнул рукой и вернулся на свою лежанку.
— Все. Спасть. — сказал он и щелкнул пальцами.
***
Странные чувства возникли, когда мы подошли к краю Леса.
Я вспомнил распахнутые ворота Шотограда, занесенные снегом, и холод мертвого города, проникающий повсюду. Я знал, что Шотоград мертв еще до того, как люди Императора стали расчищать дорогу.
Здесь же и сейчас все было наоборот. Вечный Лес, что поднялся к нам, растянулся по горизонту от одного края до другого, был живой.
Странные чувства, а потому необъяснимые.
Поутру я видел черные стволы деревьев, их корявые голые ветви, тянувшиеся к небу, видел шапки снега на макушках — и мне казалось, что каждое дерево молчаливо наблюдает за нашим небольшим отрядом, и ветви его склоняются к нам. Быть может в поклоне, а может быть чтобы схватить, попробовать на вкус человеческую плоть.