Через пять минут он выуживает у неё всю биографию вплоть до волнений по поводу злополучного списка.
— Тебя примут! — заявляет он, фанатично сверкая глазами. — Только пока не вывесят списки, ты не должна от меня отходить. Я передам тебе своё везенье. Я везучий.
Одним глотком проглотив стакан компота, он тащит её за собой.
— Вот, знакомьтесь, это Жанна. В честь той самой, в доспехах. Она пойдёт с нами на лекцию.
— Так сейчас же анатомичка!
Роман хватается за голову.
— Мне туда нельзя?
— Трупы там, — жуя на ходу яблоко, бросает один из медиков, — бывшие люди.
В анатомичку она всё же за ними увяжется. Вобьет в голову, что Роман действительно послан ей провидением и отходить от него эти два часа нельзя. А непредвиденное препятствие — страшная анатомичка, ещё больше укрепит это суеверие, явится чем-то вроде обязательного жестокого испытания на пути к заветной высокой цели.
Может потому, что она внутренне подготовилась к ужасному. Единственное, чего она не сможет перенести, — это тошнотворный запах. Облаченная, как все, в белый халат и шапочку, она будет стоять у стены, прижав к носу облитый одеколоном платок, и смотреть, как Роман, уже забыв о ней, деловито орудует над «этим».
— Тело, — убеждала она себя, — просто оболочка, шкура. А душа бессмертна, она не здесь. Это не люди. Куклы, экспонаты, учебные пособия…
Наверное, всё бы так и сошло благополучно, если б не вошёл вдруг в анатомичку смурной дядька и, коршуном оглядев всех, принюхался и шагнул к Яне.
— Это что ещё за парфюмерия? Позорище — будущий врач! Как же больных будем лечить? Перитониты, гнойные язвы, гангрены? Тоже с платочком, а? Из какой группы?
— Из нашей, — сказал Роман, — она у нас слабонервная.
— Слабонервным в медицине делать нечего, — сказал Смурной, — пошли, поможешь.
Роман с ребятами так и замерли. Яна знала, что им влетит, если откроется, что в анатомичке посторонние, и пошла. И потом совсем не боялась, когда, как во сне, спустилась вслед за Смурным в ледяной подвал, когда тащила с ним вместе на носилках голую замороженную куклу с чернильным номером на ноге, убеждая себя, что это так, в самом деле кукла, пособие, муляж, когда поймала уже в анатомичке отчаянный Романов взгляд и даже подмигнула: Вот, мол, какая я лихая! Когда кукла с деревянным стуком перевернулась с носилок на свободный стол и Смурной, ущипнув её за бедро, сказал: «Вот и все дела». И вышел.
Иоанна стояла и удивлялась, что совсем, совсем ничего не чувствует.
Желтовосковая рука торчала как бы в приветствии. На ней было вытатуировано: «Сочи, 1951».