В Советском Союзе оба процесса приходилось осуществлять в одни и те же месяцы, в те же самые два-три года. С чудовищными человеческими потерями. Целый класс богатых крестьян /кулаков, то есть фермеров, использовавших наёмных рабочих/ был стёрт с лица земли… Трудно не признать: некий вид коллективизации, действительно, диктовался ходом событий. Старое российское крестьянское сельское хозяйство, по западным меркам, пребывало в средневековье.
Так что провести в ней с совершеннейшим мастерством и человечностью коллективизацию было бы непросто. На деле же её провели из рук вон плохо, хуже некуда, и современная Россия по сей день расплачивается за это.
…Только не надо думать, будто Сталин, несмотря на признание Черчиллю, воспринимал эти события как личное страдание. Люди дел и свершений, даже склонные к доброте /чего у него никто не замечал/, сделаны не из того теста — иначе они не стали бы людьми свершений и дел. Решения, затрагивающие тысячи или миллионы жизней, принимаются без особых эмоций или, если воспользоваться более точной технической терминологией, без аффекта… Так поступил Асквит, необычайно сердечный человек, утверждая решение о наступлении при Сомме в 1916 году, так поступил Черчилль во вторую мировую войну, так поступил Трумэн, подписывая приказ о применении атомной бомбы». /Чарльз. П. Сноу/
* * *
Она отвезёт благополучно Ганю с картинами к Варе, назавтра Ганя уедет учиться в Лавру, они уже не будут видеться. Иоанна снова с головой окунётся в суету, сценарные и семейные дела, лишь по ночам ей будет сниться Лужино, рыжие стволы закатных лужинских сосен, рыжий дух Альмы трётся о мокрые от росы ноги, и она с Ганей бредут рука об руку и разговаривают молча, без слов. Она будет мечтать, что весной опять напросится к дяде Жене в мансарду, и собирала для него все детективные бестселлеры, но в феврале деда внезапно увезут в больницу с инсультом. Варя будет самоотверженно выхаживать его, не отходя от койки, и вроде бы поставит на ноги, но на восьмое марта несознательные больные раздобудут спирта и устроят женский праздник. В результате — повторный инсульт.
На похороны Иоанна поехать не смогла, была на сороковины, где узнала, что дядя Женя оставил неожиданное завещание, определив полдачи в Лужине племяннику Глебу. Что многочисленная прямая родня в ярости, считает, что выжившего из ума деда охмурили «проклятые сектанты» и грозит судом.
Судиться отец Киприан не благословил и повелел от наследства отказаться, что и было исполнено к величайшему огорчению Иоанны. Хота она в глубине души и восхищалась послушанием Глеба Закону свыше, не позволяющему судиться.