Головой к груди брата прижавшись порывисто, заплакал вдруг слезами и содроганиями жалкими.
- Что ты! Что ты! Успокойся. Это не сыщики. Это случайно. Ничего никто про тебя худого не думает. Яша, милый...
- Не думают? Не думают? А это что? Это что?
Вскочил. Свеча замигала на столике. Лица слезного не отирая, стоял перед Виктором склонившись, глаза круглыми сделав. Руками с пальцами скрюченными тряс.
- А это что? Это что?
Думал Виктор: показывает ему брат что-нибудь. Наклонился посмотреть.
- Что у тебя?
- Не у меня, а там на вокзале человек один. Вам, говорит, самое лучшее самоубийством покончить... Я, говорит, на вашем месте... И это не сыщик? Да? Да? Так вот они что придумали! Самоубийством! Ну, не дождутся. Капитал пусть. На прожитие только брать буду, чтоб никаких уж подозрений... а этого не дождутся... Самоубийством, говорит...
- Да кто? Когда?
- Там, на вокзале. Я сижу, чай пью. А он подсаживается. Можно? говорит; я вас и на той станции видел; вместе едем. Ну, можно. А что, говорит, вы грустный какой? Семейные неприятности? То есть не сразу он про семейные неприятности. Сидит, коньяк пьет. У вас, говорит, сплин. Коньяк пьет и мне сует, и подмигивает; если бы, говорит, у меня такое случилось, пулю бы в лоб и больше никаких. И подмигивает...
- Яша! Милый, успокойся. Случай это... У тебя нервы. Ты еще... не отдохнул.
Задребезжал-запел колокольчик, сразу близкий. Топот>; дружный веселый топот подков по подмерзающей земле. К окну Яша подбежал, к малому квадратному в толстой стене столетнего дома.
- Кто? Кто?
К окну же взор тусклой грусти послал Виктор, не поднимаясь с диванчика.
- Наши лошади. Я на станцию еду.
- Куда? Зачем?
- В Петербург... ненадолго. Идем чай пить. Успею. Еще ночной поезд есть, в четвертом. А ты не тревожь себя, Яша, этими страхами. Поверь: никто никогда...
- Зачем ты едешь? Зачем едешь? Где же я-то... Я хотел здесь, у тебя... Я нарочно в дом не заехал... Maman...
- Я скоро приеду. Поживи...
- Это без тебя?.. Чтоб потом сказали...
- Ну идем вниз... Самовар...
Жуть подползла к Виктору, к ногам его. Глазами круглыми желтыми глядела-впилась. Огоньку свечному малому трепетному тесно-душно стало под низким потолком, где летнее детство братьев когда-то смеялось. За руку повел Яшу упиравшегося, бормотавшего глухо:
- Нет, ты послушай... Вот еще что...
Шли быстро. И в руке Виктора тряслась и замирала, и дымила свеча.
В большой столовой сидели. Скатерть белую с синими гирляндами и венками озаряли-целовали лучи свечей; бронзовые амуры протягивали те свечи, вися на цепях под высоким потолком. Не отпускал Виктор слугу от двери. Поглядывал на того Яша и молчал подолгу. Мало слов говорил и Виктор.