– И сигаретки дорогие смалишь… Может, поделишься?..
– А как же, конечно! – Губошлеп засуетился, достал початую пачку. – Бери! Вечером еще принесу.
– У тебя, пацан, бабки водятся, а делиться не хочешь… Почему? – все тем же благодушным тоном продолжал Гиря, забирая сигареты.
– Какие бабки?!. Из дому посылки присылают…
– Ты, пацан! – резко, будто выплюнул, выговорил Гиря, но тут же, будто переключателем щелкнул, вернулся к прежнему благодушно-ласковому тону. – Купи попугая, отрежь ему голову, и пудри ему мозги…
По опыту Гиря знал, что именно такие переходы, от злобного, лающего, до предельно благодушного и ласкового тона, больше всего сбивают с толку таких сосунков, как Губошлеп. Наблюдая за ним, с удовольствием отметил, что тот перетрусил до обморока, хоть и хорохорится. Не давая ему опомниться, буравя тяжелым взглядом, Гиря прорычал:
– Принесешь мне сегодня пятьсот колов, и покой тебе обеспечен до конца срока…
– У меня нет столько!
– Найди, – спокойно выговорил Гиря. – Ты парень оборотистый. Жить захочешь – найдешь… – и глянул в глаза Губошлепу, а глядеть Гиря умел…
В его взгляде Губошлеп явственно разглядел разверзшуюся могилу. Свою могилу.
Гиря тут же добродушно ухмыльнулся.
– Чего скис? Я ж не собираюсь сдавать тебя пахану, а заодно и того вольнонаемного, который тебе бабки таскает. У нас такие дела мимо пахана не проходят… Ладно, принесешь бабки, и никто тебя не тронет до окончания срока… – Гиря задумчиво затянулся, сдув дымом комара с руки, как бы про себя проворчал: – Есть же жучки… Кучи бабок имеют, и ни одна уголовка не прискребается; где, мол, взял… А, Губошлеп, есть такие?
– Есть…
– И золотишко покупают?
– И золотишко… А как же? У некоторых столько денег, что можно любую сберкассу завалить до крыши… Золото, оно и в Африке золото… Главное, не горит и не размокает.
Изумленно приглядываясь к Гире, Губошлеп размышлял про себя: – "И чего напугался? Сидит, как ребеночек, о деньгах и золотишке мечтает… Кругом вышки, колючая проволока, а надежнее всякой охраны тысяча километров нехоженой тайги до ближайшей железной дороги…"
– А камешки покупают? – продолжал Гиря.
– Смотря какие… – пожал плечами Губошлеп, стараясь казаться серьезным.
– Ну, скажем, пятьсот косых могут за камни выложить?
– Есть такие, что могут…
– А ты знаешь таких?
Губошлеп неожиданно озлился. Может, оттого, что только что был напуган Гирей до полусмерти, а может и потому, что отец, скромный начальник снабжения небольшой текстильной фабрики, настрого запретил сыну распространяться перед посторонними о друзьях и знакомых. Только перед самой тюрьмой Губошлеп узнал, что его отец был не последним цеховиком города Питера. Жаль, что не первым, а то бы отмазал сыночка от тюрьмы…