Но на сей раз видение не исчезало. Это было что-то… или кто-то, кто не должен был там быть. К тому же привидение было надушено. Маршалл привык к голосовым галлюцинациям и к видениям, но никогда раньше в утреннем воздухе Эмброуза не пахло розовым маслом. Как правило, пахло пылью и странным, не очень приятным запахом, исходящим от некоторых мумий.
Но ведь он раньше никогда не был женат.
Для того чтобы отличить один день от другого, иногда было необходимо, чтобы случилось что-то необычное. Например, гроза в яркий солнечный день или неожиданное появление старого друга, или несколько часов самочувствия без боли. Все это были обычные события, которые все же чем-то выделялись, и этого было достаточно, чтобы их запомнить.
Сознание необычности этого дня пришло к Маршаллу на рассвете, когда он проснулся, ощутив непонятную пустоту дня. У него ничего не болело, ничто не казалось странным. Более того, его не преследовали ни воспоминания, ни обрывки ночных кошмаров. Если у него и были вчера галлюцинации, он не мог их вспомнить.
К нему не приходил ни один истерзанный и окровавленный человек.
Ни на полу, ни на стенах он не видел крови. Никто не стоял в его комнате у дверей, ожидая его пробуждения, чтобы напомнить ему о его поведении прошедшей ночью.
Неужели женитьба неожиданно принесет ему покой?
Было бы приятно спать рядом со своей женой, но Маршалл не мог так рисковать. Вдруг он проснется ночью и начнет выть, словно древнее шотландское привидение, предвещающее своими воплями смерть? Или — что еще хуже — ему покажется, что она враг, которого надо уничтожить, как ему не раз казалось, когда он сидел в тюрьме в Китае.
Во время его пребывания в пекинской тюрьме семь месяцев его жизни были расписаны по минутам. От рассвета до заката каждый следующий день в точности повторял предыдущий.
В первые недели своего заключения он каждый день надеялся, что кто-то за ними придет. Топот тяжелых сапог по длинным тюремным коридорам вселял надежду, что его самого и сорок его людей скоро освободят. В конце концов, они были эмиссарами британской короны. Даже император Китая не мог игнорировать могущество королевы Виктории.
Но мир, казалось, забыл о них, а Китай и Британская империя вели молчаливую секретную войну.
Спустя три месяца Маршалл привык к рутине и начал относиться с подозрением к тому, что казалось необычным. Любой неожиданный звук вызывал у него тревогу. Всякое отклонение от привычного существования означало, что либо кто-то должен умереть, либо что китайцы выработали какую-то новую систему истязаний. А новое никогда не сулило ничего хорошего.