Джейкобс выдвинулся из угла и встал рядом с Давиной. Обменявшись взглядами с Маршаллом, он кивнул и обратился к Давине:
— Ваше сиятельство, прошу вас.
Она взглянула на Маршалла, но он отвернулся.
— Маршалл?
— Уходи, Давина, — процедил он сквозь зубы, не глядя на нее.
— Так будет лучше, Давина, — сказал Гэрроу. Помолчав, он добавил тихо, чтобы его не услышали: — Я думаю, что до тех пор, пока он не поправится, вам лучше не оставаться с ним наедине.
Что за чепуха?..
Она ничего не ответила. Иногда люди, особенно пожилые мужчины, принимают молчание за знак согласия. В силу своего возраста они считают, что женщина не посмеет не согласиться с ними. Однако молчание давало Давине свободу игнорировать их диктат и поступать по-своему.
— Маршалл!
Он смотрел в потолок.
— Я хочу, чтобы все сейчас же вышли из моей комнаты.
Джейкобс снова ей поклонился, и Давине ничего не оставалось, как разрешить ему проводить ее.
Но перед тем как уйти, она остановилась перед миссис Мюррей и сказала:
— Ничего нет плохого в том, что кто-то не может сдержать слез, миссис Мюррей. Придерживаться норм поведения — это, конечно, хорошо, но человечности еще никто не отменял. Не все же люди сделаны из камня.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Давина просто ушла, сопровождаемая Джейкобсом. За ними следом шла Нора.
В дверях своих апартаментов Давина поблагодарила Джейкобса, а Нору отослала в ее комнату, чтобы смыть кровь с рук и переодеться.
Давина закрыла за Норой дверь и прислонилась к створке лбом, пожалев, что не может начать день сначала. Она бы проснулась, а рядом был бы Маршалл. Они поцеловались бы, рассмеялись и стали планировать, чем сегодня заняться. Однако все это было невозможно. Нельзя вернуться к началу и переиграть жизненную ситуацию так, как хочется. Если бы такое было возможно, она могла бы вернуть и мать, и отца. А как насчет свадьбы? Она все равно вышла бы замуж за Маршалла.
Друг дяди — врач — пристально всматривался в лицо Маршалла.
— Ваше сиятельство, вы знаете, кто вы?
— Разумеется, знаю, — ответил Маршалл, до некоторой степени чувствуя удовлетворение от того, что так быстро вспомнил свое имя. — Я — Маршалл Росс, граф Лорн. Вам этого достаточно? Или вам нужны еще доказательства?
Он заметил, как дядя и врач переглянулись. Зачем они обращаются с ним как с ребенком? Его правая рука по-прежнему страшно болела, а ребра, наверное, были сломаны.
Он не стал признаваться в том, что плохо представляет себе, что произошло за последние двенадцать часов. Отчетливо он помнил лишь одно — как решил не ходить к Давине.